– Теперь хорошо: испаринка началась, теперь можно и поесть, – продолжал он и, отвалив себе на тарелку три звена белорыбицы, съел все это в минуту, как яйцо всмятку.
Леонид начал угощать Сергея Николаича и налил ему стакан хереса; это он делал, как я уверен, в досаду Пионовой.
– Разве уж для тебя, душа?.. Изволь, не могу отказать, ты малый отличный, я тебе пророчу, что из тебя выйдет со временем превосходный пьяница, – отвечал Пионов и выпил херес.
Поручик и партнеры Пионова просили его выпить и для них.
– И для вас? Извольте, я готов услужить каждому, а себе в особенности, – порешил Сергей Николаич и еще выпил от каждого по стакану и начал есть.
– Вы, господа, – говорил он, – сами не пейте: вы люди молодые; это может войти в привычку, в обществе это не принято; я сам тоже терпеть не могу вина и, когда увижу его, тотчас стараюсь уничтожить, что я и сделаю с этим шато-марго.
И действительно сделал: бутылки как не бывало. Вошел Иван Кузьмич.
– Господа, пожалуйста, кушайте! Что ты, Сергей Николаич, выпил бы чего-нибудь, – сказал он.
– Да что, брат, пить? Пить-то у тебя нечего: вот на столе поставлены были четыре бутылки; молодые люди все выпили, а мне, старику, ничего и не досталось.
– Я велю сейчас подать.
– Да, да, вели; не щади меня, душа моя, я не стою твоего сожаления. А сам-то что?.. Хоть бы понюхал, братец. На! Понюхай, славно ведь пахнет.
– Не могу, братец, нынче, – отвечал Иван Кузьмич и ушел, чтобы приказать еще подать вина.
Пионов продолжал пить и есть, толкуя в то же время, что рюмками не следует пить, так как это сосуд для женщин, потому что они с тоненькими талиями и женского рода.
Его никто уже не слушал. Мы переглянулись с Леонидом и вышли в залу, где ужинали дамы. Курдюмов сидел рядом с Лидиею Николаевною и что-то ей рассказывал; Иван Кузьмич стоял у них за стульями. После ужина Пионова вдруг села рядом с Леонидом.
– Леонид Николаич, довезите меня домой; Серж, вероятно, останется в карты играть, а я ужасно устала.
– Я с ним приехал, – отвечал Леонид, указывая на меня.
– Он, вероятно, будет так добр, что доедет с кем-нибудь.
– Нет, нельзя, я к нему еду.
– Вы все по-прежнему нелюбезны, неисправимый человек, – проговорила она и задумалась.
Леонид отошел от нее.
Ваньковские вскоре уехали; их провожал Иван Кузьмич и Курдюмов; последний пожал дружески руку Лидии Николаевны и застегнул ей манто.
– Курдюмов, видно, хорошо знаком с вашими? – сказал я Леониду, когда мы сели в экипаж.
