– Он думает, что вы сердитесь на него за последнее объяснение, в котором и я участвовал.
– Я не могла тогда не рассердиться: он слишком забылся.
– Чем же он забылся? Он говорил только по искреннему желанию добра Лидии Николаевне.
– По искреннему желанию добра Лидии Николаевне? Да чем же вы, господа, после этого меня считаете? Неужели же я менее Леонида и вас желаю счастия моей дочери, или я так глупа, что ничего не могу обсудить? Никто из моих детей не может меня обвинить, чтобы я для благополучия их не забывала самой себя, – проговорила Марья Виссарионовна с важностию.
Я уверен, что этот монолог сочинила ей Пионова, и все эти мысли подобного материнского самодовольства она ей внушила.
– Я удивляюсь, – продолжала Марья Виссарионовна, – я прежде никогда в поступках Леонида не замечала ничего подобного и не знаю, откуда он приобрел такие правила.
Я понял, что это было сказано на мой счет.
– Вы с ним дружны, – отнеслась она потом ко мне прямо, – растолкуйте ему, что так поступать с матерью грешно.
– Леонид Николаич и без моих наставлений вас любит и уважает, – возразил я.
– Отчего ж он убегает меня? Вы сами имеете матушку, каково бы ей было, если бы вы не захотели видеть ее? И что это за фарсы? Сидит в своем кабинете, как запертый, более месяца не выходит сюда. Мне совестно всех своих знакомых. Все спрашивают: что это значит, что его не видать? И что же я могу на это сказать?
«Не все знакомые, а только Пионова спрашивает тебя об этом, потому что ей скучно без Леонида», – подумал я.
– Леонид Николаич придет сейчас, если вы ему прикажете, – сказал я вслух.
– А если не придет?
– Придет-с.
– Нет, я вижу, вы его не знаете: он очень упрям. Поспоримте, что не придет.
– Извольте.
– Сходите сами, и увидите.
Я пошел, сказал Леониду, и он, как я ожидал, тотчас же пришел со мною. Марье Виссарионовне было это приятно, отчасти потому, что, любя сына, ей тяжело было с ним ссориться, а более, думаю, и потому, что она исполнила желание своего друга Пионовой и помирилась с Леонидом. Однако удовольствие свое она старалась скрыть и придала своему лицу насмешливое выражение.
– Я сейчас об тебе спорила, – начала она.
Леонид молчал.
– Я говорила, что ты не придешь.
– Нет-с, я пришел, – отвечал Леонид.
– Отчего же ты такой нахмуренный; все еще изволишь на меня гневаться?
– Я не гневаюсь, а вступался только за сестру. За что надобно на меня сердиться – вы ничего, а где я не виноват – сердитесь.
– Я ни за что на тебя не могу сердиться. Тебе стыдно быть в отношении меня таким неблагодарным.
