Когда срубы были срублены, Пузич, к большому моему удовольствию, отправился на другую какую-то работу. В тот же день Семен подошел ко мне.
– Винца-то ребятам обещали; прикажите хоть штофчик им выставить – и будет с них! – проговорил он.
– Хорошо, – сказал я, – что ж ты мне давно не напомнишь? Я было и забыл.
– Пережидал, чтоб собака эта куда-нибудь убежала, а то ведь рыло свое тут же стал бы мочить, – отвечал Семен, подразумевая, конечно, под собакой Пузича.
– Когда ж им дать? – спросил я.
– Да вот хоть ужо вечером, как отшабашат.
– Хорошо… Зайди ты перед тем в горницу за вином, и я выйду к ним, – сказал я.
– Слушаю-с, – отвечал Семен и неторопливо пошел к своему делу.
Вечером я действительно в сопровождении Семена, вооруженного штофом и несколькими ломтями хлеба, вышел к плотникам. Они, вероятно, уж предуведомленные, сидели на бревнах. При моем приходе Сергеич и Матюшка привстали было и сняли шапки.
– Сидите, братцы; винца я вам принес, выпейте, – сказал я, садясь около них тоже на бревно.
Петр, сидевший потупившись, откашлялся.
– Благодарствуй, государь наш милостивый, благодарствуй, – проговорил Сергеич.
Матюшка глупо улыбнулся. Я велел подать первому Петру. Он выпил, откашлялся опять и проговорил:
– Вот кабы этим лекарством почаще во рту полоскать, словно здоровее был бы.
– Будто? – спросил я.
– Право, славно бы так; мужику вино, что мельнице деготь: смазал и ходчей на ходу пошел, – отвечал Петр.
– Вино сердце веселит, вино разум творит, – присовокупил Сергеич, беря дрожащими руками стакан.
Матюшка, выпив, только стал облизываться, как теленок, которому на морду посыпали соли.
Из принесенного Семеном хлеба Сергеич взял ломоть, аккуратно посолил его и начал жевать небольшим числом оставшихся зубов.
Матюшка захватил два сукроя, почти в два приема забил их в рот и стал, как говорится, уплетать за обе щеки. Петр не брал.
– Что ты, и не закусываешь? – сказал я ему.
– Нет, не закусываю. Мы ведь не чайники, а водочники: пососал язык – и баста! – отвечал он и опять закашлялся, а потом обратился ко мне:
– Я, барин, батьку еще твоего знавал: старик был важный.
– Важный?
– Важный; лучше тебя.
– Чем же лучше? – спросил я.
– Да словно бы умней тебя был, – отвечал без церемонии Петр.
– Почему ж он умней меня был?
