Владек возит мирового посредника, станового, возит всякий народ, так или иначе имеющего соприкосновение с местной жизнью, – возит, разговаривает с ними, сам сообщает и выслушивает.
Выслушивает и, зная вся и всё, заботится с возможно меньшими затратами получить тот кусок хлеба, который нужен ему и его семье.
Поворачиваясь с козел, он продолжает какой-то рассказ:
– Ну, – говорит становой, – я буду бить мужика – не смотри.
Владек пожимает с еврейской манерой плечами.
– Что ж, я ему помешать не могу? Хочет бить – побьёт, а заступлюсь, меня уж не возьмёт.
Владек начинает новый рассказ:
– Ну, Владек, хочешь меня в соседи к себе? – спрашивает мировой посредник.
Владек всегда в отлучке, у него фруктовый сад, соседство посредника – гарантия для его сада, и Владек все силы напрягает помочь посреднику в его стремлении купить новый дом соседа.
Посредник любит продавать дорого, но покупать дёшево.
Всякий человек что-нибудь да любит, и угадать, что именно любит нужный человек, и, угадав, угодить – всё для Владека.
С печальной добросовестностью выжидает он плохого момента в жизни своего соседа, и обоюдными усилиями его и мирового посредника дело сделано.
Владек стегает лошадь и опять, пожимая плечами, кончает рассказ неопределённо:
– Прислал мне два фунта чаю.
Он делает гримасу и поднимает плечо.
Мы едем полями. Тучки набегают. Точно шерсть какого-то седого зверя, волнуется, куда глаз только хватает, вплоть до самого леса, – высокая рожь и сердится, сверкая своей щетиной, на ветер, который гуляет по ней.
А там, далеко, далеко уж вытянулся целый ряд высоких тополей над селом: прижались к ним белые; хатки и точно и они слушают, что говорит мне словоохотливый Владек:
– Я с пятнадцати лет всё вот так, вот как ветром меня колышет: так, так, – а всё вот держусь как-нибудь с самого 63 года… теперь вспомнишь, так страшно станет, а тогда, не приведи Господи: сегодня польское войско, а завтра опять русское. Помню вот как сегодня: только что мы выехали под жито парить в два плуга: брат, я, работник и ещё мальчик, – мы-то с мальчиком погоняльщики, а они – плугатари, как вдруг из лесу поляки верхами. Непременно, если увидят, вербовать станут. Работник говорит: «что ж, я пойду», а старший брат под плуг залез и закидали мы его свитками.
– А работник хохол был?
– Поляк.
– А хохлы были в польском войске?
– Были… им, как война началась, объявили, что где от деревни хоть один человек будет, той деревне вся панская земля навечно отойдёт. Один, два, а уж поэтому шли… Хоть там, конечно, и не надеялись, а всё-таки такое бы дело вышло, что, значит, польское войско взяло бы верх… ну и посылали.
