— Сейм будет править Польшей? — сказал Саблин, не думая ни о чём.
— О да. Сейм. Парламент. Народ.
— Но как же уроки истории? К чему привели вас сеймы и шляхетское veto.
— О, то не сейм, пан полковник, виновник развала Польши. О, то короли не сумели владеть достоянием народа. Не шляхетство пойдёт теперь в сейм, но весь народ, подлинная демократия, и он сумеет сберечь Польшу. Польша Пястов от моря и до моря должна возродиться снова, пан полковник, и как хорошо, что это будет по слову Государеву.
— Но в манифесте, — сухо сказал Саблин, — сколько я помню, ничего не сказано о границах. Куда вы денете Курляндскую губернию и Малороссию?
— О, пан полковник, о Украине речь впереди. Украинский вопрос — это есть часть вопроса польского. Киев и Варшава — это начало и конец.
«Как странно, — подумал Саблин, — война только что началась, а уже идёт речь о разделе России. Польша, Украина, Финляндия предъявляю свои старые счета к оплате тогда, когда ещё неизвестно, кто победит». Ему неприятен был разговор о политике, и он обратился к сидевшей по левую его руку, в голове стола, графине Ледоховской:
— Значит, графиня, — сказал Саблин, чаруя её своими прекрасными мягкими серыми глазами, — вы должны отлично говорить по-русски. Вся Варшава говорит по-русски.
Пойманная врасплох графиня смутилась и пролепетала по-русски:
— Но я так позабыла русский язык.
— Язык варваров, — сказал Саблин.
— Нет, почему же?
— А вы помните… Вы, наверно, учили Тургенева, о красоте русского языка.
— Ну, а польский… Польский вам не нравится?
— Я боюсь быть грубым и оправдать своё варварское происхождение, — скромно опуская глаза, сказал Саблин.
— О, я знаю, — сказала графиня, — вы сейчас повторите эту остроту — «не пепши Пепше вепрша пепшем, бо можешь перепепшить вепрша пепшем». Но это совсем даже и не по-польски. А в самом деле, разве наш язык не такий ласковый, нежный, чарующий.
— Вот именно, ласковый. В ваших устах, графиня, всякий язык прелестен, но кто жил на юге России, тот привык слышать все эти слова в устах простонародья, и слышать их в устах прелестных дам кажется так странным.
Анеля Зборомирская с другой стороны стола протягивала бокал со сверкающим шампанским и, улыбаясь пухлым ртом и сверкая ровными, как жемчуг, зубами, говорила:
— За победы, пан полковник!
Графиня Ледоховская примкнула к этому тосту.
— О! За победы! Защитите нас. Вы знаете, нашему палацу без малого двести лет. В 1812 году здесь ночевал Наполеон со своим штабом, и пан Ледоховский имел счастье принимать его величество у себя. У нас сохраняется и комната, где был Наполеон.
