Вахмистр Попов смотрит на часы, стараясь при свете луны разобрать стрелки циферблата, и думает свои думы. Думы двоякого свойства, и одни перебивают другие. Одни печальные. Из Заболотья отправлена на Дон семья. Семья эта нежеланная там. Попов женился давно на местной польке, и родители не дали благословения на брак. Он остался на сверхсрочную службу. Теперь сын и дочь у него в гимназии. Своё счастье, бедное и убогое, начинало налаживаться, а тут война. Семью приказали отправить на Дон. Как-то её там примут? Другие мысли о себе. О том, что можно отличиться, получить производство в офицеры, сделать карьеру. Маленький взвод его и участок в полверсты, который он охраняет, рисуются ему чрезвычайно важными, и он вспоминает все свои обязанности как начальника заставы. У него при себе полевой устав; рассветёт — он его подчитает.
— Талдыкин и Ажогин — в дозор! — говорит он.
Два казака, лежащих за домом, поднимаются, потягиваются, шумно зевают, оправляют ремни амуниции, берут прислонённые к дому винтовки и идут к вахмистру.
— Талдыкин за старшего, — говорит Попов. — Обязанности помните. Пропуск — берданка, отзыв — Белжец. Отзывы помни, никому не говори, а сам спрашивай, коли пропуск сказал и не уверился, что свои. Ну, с Богом!
Талдыкин и Ажогин идут по дороге мимо дома, сворачивают на полевую дорогу и спускаются в балку. В балке туман лежит гуще, и кажется теплее. Пахнет зрелым сжатым хлебом. Но этот запах сейчас же сменяется запахом клевера. Дорога идёт мимо клеверного поля. Ночная птица вспорхнула из-под самых ног, и оба вздрогнули. Когда они поднялись из балки, наверху показалось светлее. В серебристом мареве озарённого луною тумана стала намечаться тёмная полоса леса. Сырость плотнее окутала их и стала каплями оседать на шинели. В темноте чётко замаячили две фигуры и казалось, что они шли очень быстро и качались из стороны в сторону.
— Свои? — крикнул Талдыкин.
— Свои, свои, — растерянно и испуганно отвечали из сумрака ночи.
— Акимцев, что ль?
— Я.
Казаки сошлись. В темноте ночи и тем и другим встреча была приятна, они остановились и закурили папироски.
— Ну что? — спросил Талдыкин.
— Ничего, — отвечал Акимцев. — Тихо. Его не видать. До самой границы доходили, на дороге лежали, слушали. Гудёт, а что гудёт — не поймёшь. То ли пожар гудёт, то ли что другое. Ну только — ни пешего, ни конного не видать. Далеко слышно: собаки брешут. А с чего, не пойму никак.
— Так. Здря. Мало ли, что ей, собаке, приснилось. Опять же пожар, днём бой был, ну и растревожилась.
