И лучшего из гоев убей!.. Всех лучших убей. И, если вошь кричит в твоей рубашке, возьми и убей! Все лучшее к свиньям! Пусть в зверином сладострастии копошатся люди, как белые черви в навозе. Это ли не равенство? Все одинаковые, все белые, все скользкие, все вонючие, все одним навозом питаются!
Все на работу! Товарищ Виктор — вам особая задача. Я сейчас отправлюсь на совет. Будьте готовы к двенадцати часам получить от меня инструкции и деньги, и на фронт, в Россию.
Солнце зашло за горы и кровавое сияние исчезло с головы Бурьянова, он торжественно прошёл мимо своих гостей. На его лице застыла идиотски восторженная улыбка, он походил на сумасшедшего.
Виктор в экстазе бросился за ним. Коржиков и Любовин остались одни. Некоторое время они молча сидели в кабинете. Темнело. Сумерки сгущались, но никому не пришло в голову зажечь огни.
— Не находите ли вы, Виктор Михайлович, — сказал Коржиков, — что настало время открыть тайну рождения Виктора?
Любовин передёрнул плечами.
— Настал час крови и мести. Пусть отомстит за страдания и муки матери.
— Делайте, как знаете, — сказал Любовин, — но меня увольте от разговора с этим негодяем. Ах, Фёдор Фёдорович, когда я вступал в партию, я не того ожидал и по-иному веровал. Мне казалось, что будет счастье. Не будет ни бедных, ни богатых, все будут богатые, не будет войн, не будет голода, преступлений и казней. Именно к звёздам я стремился, а что же это? Меня ведут к пропасти, смердящей трупами, и говорят, что это цель устремлений. Я ничего не понимаю.
— Да, Виктор Михайлович, подлинно вы ничего не понимаете, — сказал Коржиков и вышел из комнаты.
Любовин потоптался нерешительно в тёмной комнате и пошёл за ним. В пустой комнате стало совсем темно. Резко выделялось окно и вдали стали видны тёмные горы, покрытые огоньками строений и фонарей улиц какого-то местечка. Тёмное озеро засветилось длинными полосами отражённых огней.
— Виктор, — сказал сыну Коржиков, зажигая лампу и развязывая принесённый с собой пакет. — Мне надо поговорить с тобой.
— Я слушаю, — ответил Виктор, смотря большими глазами на Коржикова.
Отношения между сыном и отцом были дружеские, деловые. Никакой ласки, или нежности между ними не было. Очень редко Виктор говорил Коржикову «отец», но больше называл его безлично, или «Фёдор Фёдорович». Коржиков звал его по имени.
Коржиков достал портрет Маруси и подал его Виктору.
— Это мать твоя, — сказал он.
Виктор с любопытством стал разглядывать старую карточку, на которой Маруся была снята в гимназическом платье, в чёрном переднике и с волосами, уложенными в косы.
