Ещё рельефнее точка зрения мелкого буржуа сказалась в такой тираде:
«Нужно устранить не класс бедных, а класс подёнщиков; их следует вернуть в класс собственников» (II, 308).
«Вернуть» в класс собственников – в этих словах вся суть доктрины Сисмонди!
Разумеется, Сисмонди должен был сам чувствовать неосуществимость своих благопожеланий, чувствовать резкий диссонанс между ними и современной рознью интересов.
«Задача соединить снова интересы тех, кто участвует вместе в одном и том же производстве (qui concourrent à la même production)… без сомнения, трудна, но я не думаю, чтобы эта трудность была так велика, как предполагают» (II, 450)[212].
Сознание этого несоответствия своих пожеланий и чаяний с условиями действительности и их развитием вызывает, естественно, стремление доказать, что «ещё не поздно» «вернуться» и т. п. Романтик пытается опереться на неразвитость противоречий современного строя, на отсталость страны.
«Народы завоевали систему свободы, в которую мы вступили (речь шла о падении феодализма); но в то время, когда они разрушили ярмо, которое они так долго носили, трудящиеся классы (les hommes de peine – представители труда) не были лишены всякой собственности. В деревне они в качестве половников, чиншевиков (censitaires), арендаторов владели землёй (ils se trouvèrent associés à la propriété du sol). В городах в качестве членов корпораций, ремесленных союзов (métiers), образованных ими для взаимной защиты, они были самостоятельными промышленниками (ils se trouvèrent associés à la propriété de leur industrie). Только в наши дни, только в самое последнее время (c'est dans ce moment même) прогресс богатства и конкуренция ломает все эти ассоциации. Но эта ломка (révolution) ещё наполовину не закончена» (II, 437).
«Правда, только одна нация находится теперь в этом неестественном положении; только в одной нации мы видим этот постоянный контраст мнимого богатства (richesse apparente) и ужасной нищеты десятой доли населения, вынужденной жить на счёт общественной благотворительности. Но эта нация, столь достойная подражания в других отношениях, столь ослепительная даже в своих ошибках, соблазнила своим примером всех государственных людей континента. И если эти размышления не смогут уже принести пользы ей, то я окажу, по крайней мере, думается мне, услугу человечеству и моим соотечественникам, показывая опасности того пути, по которому она идёт, и доказывая её собственным опытом, что основывать политическую экономию на принципе неограниченной конкуренции – это значит приносить в жертву интерес человечества одновременному действию всех личных страстей» (II, 368)
