(chansonnier de France), Беранже, еще легче Пушкина; но его легкие песни, как электрические искры, потрясают Францию от одного конца до другого, – и его (по прекрасному выражению Жюль Жанена) Наполеон из глубины своего гроба приветствовал царем поэтов
{34}. У Пушкина всего легче эпиграммы; но многие знавали прежде, помнят еще и теперь, как тяжелы эти эпиграммы: это-то обстоятельство, может быть, и заслоняет от иных величие поэтического гения Пушкина…
{35}Сочинитель вышеозначенной газетной статьи уверяет, что «долг правды и беспристрастной критики» заставил его сделать замечание на объявление гг. Глазунова и Заикина и что «его замечания основаны на мнении многих литераторов и любителей русской словесности». Прекрасно! Всем известно, как силен над сочинителем статьи долг правды, а беспристрастие его так называемых критик давно уже вошло в пословицу; но – скажите, бога ради, – кто эти литераторы-невидимки и таинственные любители русской словесности, на мнении которых сочинитель основал свои беспристрастные замечания?.. Как кто? – Сами издатели газеты, в которой помещена статья…{36} А! вот что!..
Если уже одно объявление об издании трех последних томов «Сочинений Пушкина» могло возбудить такую выходку, – как же некоторые газеты и некоторые литераторы и любители русской словесности встретят теперь эти самые три тома?.. Для того-то и поспешили мы расчесться с этими господами ранее, чтоб потом уже хладнокровно смеяться над их похвальными усилиями поколебать треножник, на котором горит пламя поэзии великого национального поэта…{37}
Итак, теперь Пушкин издан почти весь; публика его читает и перечитывает, ожидая суждений критиков. Бог весть, дождется ли она их когда-нибудь; но мы уверены, что ей долго ждать, потому что знаем наших так называемых критиков и критиканов: – народ глубокомысленный, с светлыми взглядами, с живым словом… Иной заговорит, что Пушкин уже отжил свой век; иной провозгласит, что он велик только на мелочи; один будет утверждать, что все достоинство поэзии Пушкина заключается в легкой версификации; другой объявит во всеуслышание, что у Пушкина нет пи одной европейской мысли, как у ого приятеля г-на А., г-на В., г-на В. и т. д.; третий откроет за тайну, что Пушкин безнравствен; четвертый, что Пушкин не народен, увлекался обольщениями лукавого Запада, а не черпал своих вдохновений из суздальских лубочных литографий и, подобно какому-нибудь рифмотворцу, в надутых и холодных стишонках не кричал о смерти и гниении Европы. Одним словом, будут прекурьезные критики…
