восторг
{51}. Мы думаем, что драмы и водевили много мешают самоцветности «Сына отечества», отнимая у него время заняться самим собою
{52}. Впрочем, «Сын отечества» выражает свою идею: он отстаивает старое против нового, начиная от генияльности Расина до русской орфографии…
Остановимся на этом предмете, грустном и вместе поучительном…{53}
В самом деле, не странное ли зрелище представляет собою человек, который с силою, энергиею, одушевлением, вооруженный смелостию и дарованием, явился на литературном поприще рьяным поборником нового и могучим противником старого; а сходит с поприща, на котором подвизался с таким блеском, с такою славою и таким успехом, сходит с него – противником всего нового и защитником всего старого?.. Не господин ли Полевой первый убил на Руси авторитет Корнелей и Расинов, – и не он ли теперь благоговеет пред их мишурным величием?.. Чего доброго, может быть, мы еще дождемся умилительных статей, где будет доказываться величие Тредьяковского, Сумарокова, Хераскова?.. Не господин ли Полевой первый приветствовал Пушкина первым и великим русским поэтом, – и не он ли теперь, один из всех журналистов, не понимает одного из самых колоссальных его произведений – «Каменного гостя»?.. Не господин ли Полевой первый был у нас гонителем литературного безвкусия, вычурности, натянутости, – и не он ли теперь в восторге не только от Марлинского, но даже и от г. Каменского?..{54} Мы не ставим г. Полевому в вину того, что он не понял Гоголя и восход нового великого светила приветствовал неприличною бранью: {55} г. Полевой и не мог понять Гоголя, потому что, когда явился Гоголь, г. Полевой был уже в своей апогее, и у него на все были уже составлены свои определения…
Всякое явление имеет свою причину, и все, что мы сказали о г. Полевом, совершилось очень естественно. Главнейшая его услуга, и услуга великая, состояла в уничтожении ложных авторитетов. Он явился на журнальное поприще еще в то время, когда мадригал Лилете давал право на поэтическое бессмертие; когда литературное чинопочитание было во всей своей силе; когда столько диких предрассудков царствовало в понятиях о поэзии. И вот он стал действовать с энергиею, пылом и смелостию, открыто пошел против всего, что казалось ему устаревшим, отсталым, и уничтожал его во имя нового. Что такое это новое, он не сказал этого публике, потому что и для самого него оно осталось навсегда тайною… Между тем гонение на старое часто доходило до ослепления:
