Невозможно быть беспристрастнее нас к Н. А. Полевому, и,
невзирая на прошедшее, мы всегда отдаем справедливость его таланту, уму, трудолюбию,
а больше всего его сметливости, в которой он не имеет равного в нашей литературе[3].
Совершенная правда! Так как пришлось к слову, заметим тут же, что этою действительно удивления достойною сметливостью обладает, между русскими литераторами, не один г. Полевой: отдавая ему полную справедливость, мы не должны же быть несправедливы и к г. Булгарину, тоже обладающему замечательным талантом в этом роде. Вся разница в характере таланта: г. Полевой больше устремляется, как справедливо замечает «Москвитянин», туда, где совершилось падение какого-нибудь рода словесности; г. Булгарин, напротив, является неожиданно большею частию после какого-нибудь успеха посредством литературного оборота. В то время как мода на альманахи заставляла г. Полевого писать повести, – их писал и г. Булгарин; успех альманахов заставил г. Булгарина издать «Талию»;[4] удачная подписка на не конченную доселе «Историю русского народа»[5] имела своим следствием неудачную и тоже не конченную «Россию» г. Булгарина; успех «Посредника» родил «Эконома»; успех «Наших» произвел «Картинки русских нравов»; политипажная история Суворова г. Полевого породила «Романтические сцены из жизни Суворова» с политипажами же, которые, говорит г. Булгарин, скоро явятся в свет; успех драматических «представлений» г. Полевого на Александрийском театре породил неуспешную, впрочем, «Шкуну Нюкарлеби». Подражая всему успешному, г. Булгарин иногда огорчается, если видит, что задуманное им «успешное» – упреждается чужим «успешным», особенно «успешнейшим». Так, например, «Юрий Милославский» упредил выходом «Димитрия Самозванца» – и за то навлек на себя довольно грозную критику в «Северной пчеле». Равным образом, г. Булгарин не любит совместничества: просим читателей вспомнить известную историю о капустных кочерыжках…[6]
Возвратимся к «представлениям» г. Полевого в изданном ныне третьем их томе.
Этот третий том содержит в себе «Гамлета» – драматическое представление Виллиама Шекспира, и «Уголино» – драматическое представление Николая Полевого. Хотя «Гамлет» только перевод г. Полевого, но и его можно счесть за сочинение, ибо сущность всякого произведения составляет его дух, а в переведенном г-м Полевым «Гамлете» Шекспира – нет нисколько шекспировского духа: переводчик заменил его собственным своим. Поэтому «Гамлет» так же точно есть сочинение г. Полевого, как и «Уголино»: в обоих один дух, одна манера, – и если Шекспир более или менее виноват в «Гамлете» г. Полевого, то он же более или менее виноват и в «Уголино»: ибо в каком отношении находится «Гамлет» г. Полевого к «Гамлету» Шекспира, в таком же точно отношении находится «Уголино» г. Полевого к «Ромео и Юлии» Шекспира… Многие считают это отношение весьма похожим на отношение пародии к оригиналу… Мы сказали, что сущность всякого произведения заключается в его духе, и потому должны характеризовать дух «Гамлета» и «Уголино». С этой точки зрения, оба эти произведения чрезвычайно интересны, потому что оба они – родовые, типические явления в области русской литературы.
