— Обычно считается, что все слаанешиты помешаны на сексе и похоти. На самом деле их увлекает гедонизм во всех проявлениях. Садизм — в том числе. Очень увлекает. Мне тогда было семь лет… И вот когда я понял, что наступил конец, появились они.
Дживс тихонько вздохнула и забыла о ноющих ногах, усталости и всем остальном.
— Имперская Гвардия, — сказал Владимир. — Кто‑то все же смог послать зов о помощи, а рядом с Фиалкой оказался госпитальный корабль Мунисторума. Они пришли на помощь. Первый гвардеец, которого я увидел в жизни… Сейчас я понимаю, что это был уставший, измученный, раненный человек. Одежда на нем дымилась, лицо было в крови и грязи. Но тогда он показался мне прекрасным, как сам Бог — Император. Он убил культистов, спас меня, а сам погиб всего через минуту — пуля стаббера попала ему прямо в лицо. И он умер…
— Гвардейцев было очень мало, все‑таки госпиталь, — продолжил Сименсен после долгой паузы. — Они сделали все, что было в человеческих силах и более того. Но культисты успели рассеяться, и бои шли еще несколько месяцев на множестве островов. Затем подошли основные силы Гвардии, чтобы не ввязываться в затяжную партизанскую войну, архипелаг обработал Флот. И моего дома не стало, на том закончилась история Фиалки. Большинство из тех, кто выжил, поступили на службу в армию. Мы ценили мирную жизнь, но умели помнить и ненавидеть. Кто‑то предпочел удел беженцев без родины и дома. Но я пошел по иной стезе. Пока мои сородичи жаждали мести, я рассудил, что если бы кто‑то вовремя истолковал тревожные признаки, если бы кто‑то вовремя поднял тревогу… все могло сложиться совсем по — другому. Те, кто прибыли после, для расследования произошедшего, меня… поняли. И позволили поступить в Схолу. Так я стал Арбитром, тем, кто всегда бдит, всегда на страже.
— Милая история, душещипательная, — вымолвил Бронци. — Я щас прямо заплачу от сострадания к истории несчастного маленького арбитра.
— Увы, ты понял суть этой истории превратно, — вздохнул Сименсен. Он поднялся на ноги и открыл второй сундук. Солидная, тяжелая крышка поднялась без скрипа, открыв…
Дживс сглотнула, испытуемый нервно повел головой, насколько позволили оковы.
— Смысл и мораль моего рассказа заключались не в пробуждении жалости, — пояснил Арбитр, надевая рукава и пристегивая их к фартуку. — Я хотел донести до тебя совершенно иное.
Владимир подошел вплотную к массивному креслу из кованого, освященного металла, щедро оснащенного печатями чистоты и выгравированными литаниями, что уберегают от происков Зла.
