— Кто‑то вроде лежит, — тихо пробормотали наушники Командира.
Дозорный, как был, в полуприседе, сместился вперед еще немного, вглядываясь в большое темное пятно, почти теряющееся на фоне черного снега. Теперь его ствол, как привязанный, указывал на это пятно.
— Вроде покойник…
Пятно пошевелилось, и это вышло так внезапно, что командир вздрогнул. Теперь стало ясно, что на мерзлом снегу действительно лежал человек, прикрытый какой‑то рваной попоной.
— Я его щас кончу, — не то попросил, не то предупредил дозорный. — Не нравится мне он.
— Погоди, — остановил его командир. — Допросим, где остальные. Приказ по зачистке никто не отменял.
Лежащий тем временем сел, утвердив туловище в более — менее вертикальном положении. Повернул странно деформированной, какой‑то оплывшей головой вправо, затем влево. Из‑за сумрака лица не было видно. И сильно сбивала с толку рваная попона.
— Свет дай, подсвети фонарем, — сказал командир, и дозорный щелкнул прожектором под стволом дробовика. Прежде чистильщики избегали света, чтобы не выдать себя раньше времени. Яркий синеватый луч уперся прямо в лицо сидевшему, и тот неожиданно быстро поднялся на ноги, одновременно причудливым образом изгибаясь, будто спеша выйти из светового конуса.
Пронзительно и коротко заорал дозорный, так, словно все демоны Хаоса явились к нему разом. Заорал и начал бешеную стрельбу, будто в руках у него был не «Вокс Леги» на семь зарядов, а по меньшей мере ручной пулемет.
Бродяга, содрогаясь при каждом попадании, шагнул вперед, странно переваливаясь. От него отлетали огромные куски, но каким‑то непостижимым образом расстреливаемый удерживался на широких тумбообразных ногах. В последнюю секунду командир понял, что на нем не попона, а…
Седьмой выстрел снес неизвестному полчерепа, щелкнул пустой затвор, эхо раскатисто гуляло между стенами промышленного «каньона». И бродяга из фавелы взорвался. Сразу, весь, словно каучуковая игрушка, накачанная шахтовым компрессором.
Снова завопил дозорный, на этот раз в его крике звенела ужасная, непереносимая боль. Лохмотья лопнувшего бродяги облепили его, курясь сине — зеленым, странно светящимся дымком. И с этим дымом растаяла, потекла, как расплавленный воск, полицейская броня из лучшего керамита. Стеная и крича, чистильщик упал на четвереньки, его руки подломились, и расплавляемое заживо тело упало на угольный лед, разбрызгивая капли крови и тающей плоти.
— Святые небеса, — прошептал кто‑то сзади, сразу выдав себя как подвального сектанта запрещенного культа, но это было уже неважно.
