Пускай новая камера была бесконечно уютнее первой, Казанова не мог избавиться от опасений, что она станет лишь промежуточным этапом его падения в каменные мешки Дворца дожей, как только будет обнаружена дыра, проделанная им в полу. Он говорил себе, что закончит жизнь в «колодцах» – подземной тюрьме, вечно наполненной соленой водой, настоящей могилой для заключенных, заживо похороненных, вернее, утопленных. Страшное двуличие венецианского правосудия: избегая смертных приговоров и казни для тех, от кого хотели избавиться, их оставляли в буквальном смысле слова гнить в этих колодцах, где они были наполовину погружены в воду. По счастью, ловкий шантаж спас Джакомо от худшего: он пригрозил донести на своего тюремщика как на сообщника, и тот предпочел смолчать. Хотя все планы были нарушены, Казанова не отказался от побега. Вскоре он разработал новый план. На сей раз он попытается сбежать через крышу Дворца дожей.
Благодаря обмену книгами ему удалось установить переписку с неким Марино Бальби, занимавшим соседнюю камеру. Благородный венецианец и член ордена сомасков, он попал в тюрьму не столько за то, что породил трех внебрачных детей от трех девственниц, сколько потому, что имел наглость их окрестить. Мучительная (в прямом смысле этого слова) страсть к письму у Казановы, не имевшего ни пера, ни чернил: «Я отрастил ноготь на мизинце правой руки, чтобы чистить ухо, срезал его под острым углом, а вместо чернил пользовался соком ежевики» (I, 911). Более того, ему пришлось научиться писать «втемную», ночью, чтобы не раскрыть тайны своей переписки и планов побега узнику, отныне делившему с ним камеру. Поскольку за ним самим слишком пристально следят, чтобы он мог действовать, Казанова убедил отца Бальби помочь ему и проделать дыру в стене и потолке, чтобы соединиться с ним. Ему удалось передать сообщнику свой «нож», спрятанный в переплете Библии, только что изданной в формате фолианта, содержащей Вульгату и Семикнижие, на которой стояло огромное блюдо макарон, обильно сдобренных маслом. Стараясь не пролить масло на драгоценный том, тюремщик не заметил ножа, слегка торчавшего из переплета. Решительно, в Италии под макароны можно сделать все, даже тайно передать оружие. В 17 часов 31 октября Бальби пробил потолок камеры Казановы, позволив ему таким образом подняться на чердак Дворца дожей. Там он проделал отверстие в крыше: старые источенные червями доски рассыпались под его ножом, затем сдвинул свинцовый лист. Почти в полночь, когда луны уже не было видно, а густой туман прикрывал их бегство, сообщники вылезли на крышу, продвигаясь осторожно, на четвереньках, чтобы не упасть; Бальби держался за пояс Джакомо, который полз впереди, таща его за собой. Влажные свинцовые листы были скользкими, чуть оступишься – полетишь вниз. Они взобрались на самый конек. Джакомо заметил внизу окошечко, разбил решетку и стекло. Благодаря длинной веревке, которую он сделал из простыней, полотенец и располосованных матрасов, и лестнице, найденной где-то на террасе, они пробрались на чердак. После заслуженного отдыха в шесть часов утра они прошли через несколько комнат, где хранились архивы, спустились по лестнице и очутились в канцелярии. Казанова взломал дверь своим ножом. Бальби пролез первым без потерь, с помощью Казановы, который насажал себе заноз. Снова две лестницы, большая дверь, выходящая в парадное. Она заперта, и ее невозможно взломать, настолько она тяжела. Казанова, с кровью, сочащейся из царапин, в сплошь разорванной одежде, попытался привести ее в порядок, чтобы не привлекать к себе большого внимания. Он выглянул в окно. Прохожие его увидали и предупредили привратника, что он, наверное, запер накануне в помещении людей и не заметил. Тот открыл дверь, беглецы поспешно спустились по лестнице Гигантов и направились прямо к парадным воротам Дворца дожей. Пересекли площадь и поспешно уселись в первую попавшуюся гондолу, попросив отвезти их в Местре как можно быстрее.
