.
Страшный поток обвинений: шулерство, мошенничество, кощунство, каббалистика, распутство, развращение аристократов, замужних женщин, девушек и юношества! И, что еще серьезнее с точки зрения венецианских властей, Казанова постоянно курсирует между различными социальными слоями, объективно сводя их друг с другом, может передавать послания и сведения, даже сам того не сознавая. А правительство в этом плане придерживалось строгих правил: ни один благородный венецианец не должен вступать в прямые или косвенные сношения с иностранным послом. Все дипломаты, аккредитованные в Республике, обречены на изоляцию. «Положение посла здесь очень печально, – отмечает Шарль де Бросс, – им ничего другого не остается, как жить вместе, они совершенно не могут видаться с аристократами, которым запрещено под страхом смерти у них бывать. Поблажек не бывает, одного аристократа казнили только за то, что он прошел сквозь дом посла, ни с кем не говоря, чтобы тайком повидаться со своей любовницей». Так получилось, что в то же время близкий друг Казановы, Андреа Меммо, который впоследствии стал прокуратором собора Святого Марка, состоял в связи со знаменитой танцовщицей и куртизанкой Анчиллой, а кроме того, питал безумную и безудержную страсть к Джустиниане Винн. Однажды Меммо, находясь у Анчиллы в обществе Казановы, увидел в окно, как из гондолы вышел граф Розенберг, посол императора в Светлейшей республике, более того – муж Джустинианы Винн. В ужасе Меммо сбежал и вместе с Казановой отправился рассказать обо всем Доменико Кавалли, секретарю инквизиции. И хорошо сделал, потому что секретарь уже был в курсе всей этой истории. На самом деле, Казанове лучше было бы с ним не ходить: злоключение Андреа Меммо лишь напомнило инквизиторам о том, что приемный сын Брагадина состоял в наилучших отношениях с Берни. Что до семейства Меммо, то родители жаловались, будто трое детей – Андреа, Бернардо и Лоренцо – развращены обществом Джакомо, который склоняет их к атеизму. Словно всего этого было недостаточно, Казанова вступился за патриция Маркантония Цорци, который вбил себе в голову, что его комедия провалилась из-за заговора, сплетенного аббатом Кьяри, тоже писавшим пьесы. Казанова зло раскритиковал их мартелловым стихом – модным 14-сложным стихом, подражающим александрийскому, – к великой ярости Антония Кондульмера, владевшего доброй частью театра Святого Ангела, которому уколы Казановы причинили немалый вред. Более того, любовницей Кондульмера была хорошенькая Мария Тереза Цорци, жена Маркантония Цорци с 1748 года, которая как будто охладела к своему возлюбленному с тех пор, как за ней стал ухаживать Джакомо. И вот случилось так, что этот Кондульмер, став одним из шести советников дожа, на восемь месяцев занял пост государственного инквизитора. Наконец, Казанова провинился, сочинив пьесу в стихах, предмет которой, если верить Мануцци, «весьма удивителен, ибо он говорит о соитии прямым и непрямым путем, смешивая сказки со Священным Писанием и апокрифами и даже рождением Иисуса Христа»
