Но нельзя удивлять часто, а то перестанут удивляться.
Хотя азарт появляется. То и дело чувствуешь, что хочется что-нибудь такое замочить…
Не так давно сидим у телевизора с отчимом Петровичем, дружно сидим, как папа с сыном, я же уважаю его, он всегда считал, что уважаю. Он говорит: что-то наша мама задерживается опять, работа, работа! Меня подмывает, но терплю. А потом думаю: зачем терплю? Ведь хочется? То есть, если честно, даже не хотелось, наоборот, я себя переломил, я заставил себя это сказать. Политик должен уметь заставлять себя. В том числе говорить людям неприятные вещи. Говорю: какая работа, Петрович, она тебе рога наставляет! Он аж позеленел, хотя на самом деле не позеленел, он вообще не изменился, но надо же как-то обозначить, что с ним что-то сделалось, будем считать — позеленел. И говорит: с чего ты взял? Я говорю: ты сам это прекрасно знаешь, будто первый год, что ли? А он говорит: это наше с мамой дело, если ты что-то знаешь, лучше, пожалуйста, со мной на эти темы не говори, я не желаю слушать. Я говорю: да я и не собирался, просто к слову пришлось.
Даже смешно… А что смешно?
Время идет, кассета крутится, а я все по пустякам. Моя цель — мисс Маша. Я ее люблю. Я ее люблю самой распрекрасной любовью, очень духовной и возвышенной. Но мне надо ее взять. Я обязан это сделать. Я хочу, чтобы она от меня с ума сошла. Но я пацан, до сих пор пацан. Даже смешно. Это при том, что все считают, что я где-то там с кем-то там — без проблем. Хотя бы из-за того случая в раздевалке, он вроде случая с прыжком или с математиком, но никто же не знает, что это я опять пробовал себя. В раздевалке после школы стоим, идет Настя. Ничего в этой Насте нет, но у нее губы очень красивые. Это называется: чувственные. Описать не сумею, не то чтобы большие там, или толстые, или там… Ну, вот актриса есть американская, Ким Бесинджер или Бейсингер, по-разному называют, у нее что-то в этом духе. Короче, идет Настя, и тут у меня идея. Я достаю платок и ору: Настя, сотри помаду, у меня платок чистый, страшно нужно, сотри, пожалуйста.
Все смотрят. А помады у нее всегда в самом деле килограмм. Вообще-то в школе у нас иногда за это гоняют, ну, когда ярко, когда слегка — еще ничего. А потом они где-то там успевают намазаться — кто мажется, потому что некоторые совсем не мажутся. Кому не надо, а кому не поможет.
Все смотрят, она говорит: зачем?
Надо позарез!
Она говорит: покрасить что-нибудь хочешь, что ли?
