— Я ихъ забылъ, — возразилъ онъ холодно.
— Все равно, я ихъ узнаю отъ Роберта. Г-жа де Лоржъ хорошенькая?
— Это какъ для кого, шикъ есть, но шикъ дурного тона, вотъ и все!
— А… затѣмъ, кто другіе?
— Мой другъ Жакъ Рео, только что женившійся и для котораго я снялъ виллу „Ивъ“.
— Г-жа Рео красива?
— Прелестна.
— Блондинка?
— Брюнетка.
— А… затѣмъ?
— Сестра г-жи Рео, м-ль Шазе, очень милое дитя, Поль Рео — братъ Жака…
— Очень милый юноша… О! его я знаю, — сказала спокойно Сюзанна.
Мишель сдѣлалъ движеніе удивленія.
— Вы его знаете?
— Онъ былъ въ Каннѣ прошлую зиму… мы играли въ теннисъ, онъ… немного шалопай…
— Очень большой шалопай, — продолжалъ Треморъ, обрѣвшій вновь свое хладнокровіе. — Онъ вышелъ съ дипломомъ изъ института гражданскихъ инженеровъ скоро будетъ два года и окончилъ свою военную службу прошлую осень, но я сильно подозрѣваю, что онъ слѣдуетъ примѣру Гастона Понмори съ тою только разницею, что „проѣдаемое состояніе“>на этотъ разъ очень легкое, скоро будетъ все переварено. Жакъ огорченъ безпечностью своего брата.
— Ба! у юности свои права! А затѣмъ, кто еще?
— Вы ненасытны, я не знаю больше никого. — Мишель истощилъ все свое терпѣніе. Въ томъ состояніи духа, въ которомъ онъ находился, этотъ разговоръ могъ только его раздражать и мало-помалу вывести изъ себя.
По прежнему, опираясь обоими локтями на баллюстраду, онъ наклонилъ голову на столько, что оперся ею на открытия ладони и замолчать.
— Твоя память меня сокрушаетъ! — воскликнула Колетта. — А Лангиль, его ты забылъ? Живописецъ, ты знаешь, Занночка? И Сенваль! Прекрасные люди, принимающіе у себя всегда массу народа. И Раймондъ Депланъ, ихъ кузенъ, другъ Мишеля… Наконецъ, Сюзи, я могла бы еще прибавить Бокура, супрефекта, товарища прокурора, депутата округа, разныхъ чиновниковъ, священника и еще многихъ другихъ лицъ!
— О! хорошо, хорошо! Этого вполнѣ достаточно для моего счастья! — сказала Сюзанна весело.
Улыбающаяся она повернулась къ Мишелю, закуривавшему въ глубокомъ молчаніи новую папироску.
— Вы не будете очень ревновать, — спросила она, — если эти господа станутъ чуточку за мной ухаживать.
— Ревновать? я? ахъ! Боже, нѣтъ, — возразилъ Мишель, яростно бросая спичку, которая потухла, упавъ на песокъ.
— Вы нелюбезны, мой дорогой?
— Почему? — поправился онъ болѣе примиряющимъ тономъ. — Я нахожу, что ревность оскорбительна. Я имѣю довѣріе къ вашей прямотѣ, вотъ и все.
Она немного сухо разсмѣялась.
— Frailty, the name is women
