По прежнему безмолвная, миссъ Севернъ прижалась въ уголъ кареты; лошади ринулись впередъ.
— Какой грустный день! Колетта очень о васъ безпокоится…
Треморъ произнесъ эти слова машинально и безъ всякаго порицанія. Съ жестомъ чрезмѣрной усталости, Сюзанна не дала ему продолжать.
— Я сдѣлала все, что могла, чтобы никого не безпокоить… Я послала маленькаго Луи, какъ только стало возможно… Я не могла же оставить этихъ трехъ дѣтей однихъ съ ихъ умиравшей, затѣмъ умершей бабушкой… Я сдѣлала, что могла…
— Но, мое дорогое дитя, — воскликнулъ Мишель, — я васъ ни въ чемъ не упрекаю… мнѣ только кажется, что вы черезчуръ много надѣетесь на свои силы.
Она глубоко вздохнула, затѣмъ низкимъ и прерывающимся голосомъ, какъ только что, она принялась разсказывать, что, придя послѣ полудня къ Мишо, она застала бѣдную женщину, заболѣвшую съ утра, въ агоніи, между тѣмъ какъ дѣти, окружавшія ее, не представляли себѣ, что это была уже смерть. Она, Сюзанна, поняла это тотчасъ же. Маленькій Луи побѣжалъ за деревенскимъ врачемъ, за старикомъ Мишо и за священникомъ, но все произошло такъ быстро, ужасно! До возвращенія старика Мишо, нѣсколько минутъ спустя послѣ прихода доктора и священника, все было кончено. Вначалѣ Марсьенна отказывалась вѣрить правдѣ; она цѣловала свою бабушку, звала ее, она…
Бѣдная дѣвушка прервала свой разсказъ:
— О! Мишель, — прошептала она, — если бы вы знали! Мнѣ казалось, что я теряла бабушку и дядю Джона во второй разъ, что… Я себя почувствовала одинокой, такой одинокой, я…
Глубокое рыданіе безъ слезъ потрясло ее всю, она быстро повернулась и спрятала свое лицо въ мягкую подушку кареты.
— Сюзи, моя бѣдная крошка…
Инстинктивнымъ движеніемъ Мишель отдернулъ ее отъ угла кареты, въ которомъ она хотѣла, одинокая, заглушить свое горе и привлекъ ее къ себѣ. То была не ласка, даже не — по крайней мѣрѣ сознательная — любовь брата, въ этомъ стихійномъ порывѣ; только, если бы дитя, приведенное имъ къ умершей бабушкѣ, содрогнулось тѣмъ же самымъ рыданіемъ, можетъ быть, Треморъ привлекъ бы его такимъ же образомъ къ себѣ, прижалъ бы его къ своему страдавшему и понимавшему страданіе сердцу; но это было состраданіе сильнаго къ слабому, твердая и широкая рука, протягиваемая хрупкой рукѣ.
Сюзанна отдавалась ласкѣ, какъ дитя. Въ продолженіе многихъ часовъ она боролась со своими воспоминаніями сироты, со своей женской нервностью, держалась энергично, мужественно, чтобы поддерживать и утѣшать другихъ; изнуренной этими усиліями, ей казались теперь пріятными эти убаюкивающія, успокаивающія слова.
