Глаза навек закрыла львица,
И знатные столпились лица,
Пришедшие со всех сторон,
Чтоб государю скорбь свою и сокрушенье
Поведать с целью утешенья.
О дне и месте похорон
По государеву приказу
Всех верноподданных оповестили сразу,
И был назначен ряд особ
Нести покойной львицы гроб.
На зов сей не явись, поди-ка!
Пещера, где сидел владыка,
Вся от его гудела крика:
У львов другого храма нет.
Придворные за ним вослед —
Всяк местным говором своим – ревели зычно,
Двор – сборище людей, которым безразлично,
Смеяться ль, плакать ли. Одно для них привычно:
Так поступать всегда, как государь велит,
Иль, в крайности, хоть делать вид.
Ну, чем не обезьян наряженных синклит
[1]?
Ты скажешь: сотней тел там правит дух единый;
Вот уж поистине, где действуют машины!
Вернусь к рассказу моему.
Не плакал лишь олень, – должно быть, потому,
Что эта по сердцу была ему кончина:
Он потерял жену и сына
В когтях покойницы. Олень стоял без слез,
А льстец бессовестный донес,
Что, мол, смеялся он. Владыки гнев ужасен,
Как учат «Притчи»
[2], – тут вдвойне он был опасен;
Но ведь безграмотным олень сызма́льства рос.
Владыка закричал: «Смеешься ты, негодный?
Тебе и дела нет до скорби всенародной?
Тобою мы когтей своих не оскверним.
Сюда мне кликнуть волчью стаю!
Пускай покажут негодяю,
Расправятся по-свойски с ним!»
Олень ему в ответ: «О государь, стенаний
Не надо больше, нет! Печали минул час.
Мне государыня двумя часами ране
Явилась тут вблизи как раз,
И я узнал ее тотчас.
Она сказала мне: «Не будь в тоске унылой
И не оплакивай, о друг, судьбу мою:
Живу блаженно я среди святых в раю.
Супруга моего, однако, не насилуй, —
Пусть он часок-другой поплачет над могилой:
Отрадно будет мне от этих нежных слез».
«О чудо! – стали все кричать, – апофеоз
[3]!»
И получил олень подарок вместо кары.
