Инфант | страница 59



Обезумевшей толпой варваров вырвались мы из-за столов и нетерпеливо ринулись к выходу. Но, пробегая мимо Тертеряна, заметил каждый на его желтоватом, гладко выбритом лице слёзы. Их нельзя было не заметить. Они текли, будто не из глаз – больших и черных, а проступали из самого лица, омывали его, делая на короткие мгновения молодым. Видимо, какая-то непреодолимая жгучая обида накрыла его в те минуты – детская, мальчишечья. Он, словно в гипнотическом забытьи стоял у классной доски, смотрел сквозь расшторенное окно класса в даль и, казалось, чего-то не мог себе простить…

И заметил я, что после этого урока, ушли в не бытие смешки, ухмылки моих сокурсников. И хотя Тертерян, так и не превратился для студенческой братии в любимого педагога, отношение к нему изменилось в лучшую сторону. И не то чтобы история до глубины души потрясла нас. Нет. Юношеский скепсис не позволил тогда до конца проникнуться рассказанным. Произошло другое… Мы как будто ясно увидели Тертеряна молодым, таким, какими являлись на тот момент сами. Случилось, без преувеличения, молчаливое единение душ. Годы, разделявшие нас с Тертеряном в одно мгновение перестали иметь значение. Стало вдруг понятно, что человек на протяжении всей своей жизни остается тем, до чего сумел дорасти в ранней юности или даже в детстве, а приобретенная со временем серьёзность и взрослость, потребовались ему лишь для того, чтобы как панцирем оборонить нежную, незащищенную душу.

Мы как будто стыдимся собственной неприкрытой наивности и искренности, считая проявление простых человеческих чувств, недопустимой слабостью. Но это ли делает нас людьми?