Скаска опустила голову, ее лицо не выражало ни радости, ни печали.
— В тот момент мне показалось, что я вижу будущее. И в этом будущем не было ничего, кроме войн и убийств. Эта война будет длиться долго, а когда все закончится, начнется новая. Здесь, и в Европе, и даже в далекой Азии. Войны. Убийства. Смерть. И в тот момент я поняла, что совершенно бессильна остановить это.
Мэддок согласно кивнул головой:
— Я… мне жаль.
Скаска подняла голову и взглянула на Мэддока немного повеселевшими глазами.
— У меня была и другая причина.
— Да? И какая же?
Она улыбнулась:
— Ведь вы все же остановились, когда я сказала это.
Мэддок повернулся к ней, оказавшись лицом к костру, и в его по природе веселых глазах отразилось тепло огня.
— Да, я остановился. — Он немного поразмышлял и улыбнулся вместе с ней. — Я остановился.
Мэддока разбудило легкое прикосновение к его плечу. Некоторое время он глупо моргал, не в силах оторваться от сна, и в какой-то момент ему показалось, что он снова находится в пансионе миссис Фланнэген в своей высокой узкой кровати, укрытый стеганым одеялом ввиду скорого наступления зимы.
Была глубокая ночь, и Валентин тихо подобрался, чтобы разбудить его. У каталонца в свободной руке был факел, который, впрочем, весьма слабо освещал окружающее пространство. Воздух был густой и молочно-белый от поднимающегося с реки тумана. Факел освещал лишь небольшой участок травы и часть нижних веток дуба вверху.
— Она вернулась, — сказал Валентин, понизив голос до еле слышного шепота.
С трудом поднявшийся Мэддок некоторое время соображал, кого Валентин имел в виду.
— Что? — спросил он, словно каркнув спросонья.
Потом он криво ухмыльнулся и тряхнул головой. Мэддок О'Шонесси никогда не был особенно красивым мужчиной, но особенно ужасно он выглядел после сна, весь в морщинах, словно новорожденный ребенок. Он начал раздувать щеки и протирать суставами пальцев глаза. Затем он, внезапно осознав, в чем дело, взглянул на Валентина.
— София?
— Си.
— С ней все в порядке?
— Пойдем посмотрим.
Валентин медленно попятился назад, и Мэддок последовал за ним. Он спал в одежде и, к своему великому огорчению, обнаружил, что с левого бока он весь промок до кожи; слава Богу, его правая сторона была почти сухой. Он шел по блестящей скользкой траве, с которой в его сапоги тоже попало немало влаги.
Около фургона у Софии и Темплетона шло тайное совещание с генералом Бакстером и его лейтенантом. Они говорили тихо, чтобы не было слышно остальным.
