Звуку моторчика за местечком вторит фырчащий на расхлябанном от дождя глинистом холме трактор, — все это когда-нибудь Майштас восславит в своих стихах. Но теперь не стихи у Таутгинаса на уме: надо как можно скорее рассеять ползущие по местечку слухи о Каружене и успокоить свое сердце, которое так бешено колотится. Майштас направляется к Юодке, прямо в штаб народных защитников.
Юодка сидит за столом, края которого закоптели от папиросного дыма. Рядом с ним — пистолет, ремень. На другом конце стола — Скарулис, приземистый, плечистый, с заострившимся носом и впалыми щеками. Наверное, он и пустил эти слухи по местечку — был у Ошкутиса, и тот, видно, сболтнул лишнее. С нескрываемой обидой Майштас смотрит на Скарулиса, на его большие кирзовые сапоги с загнутыми краями, на ремень, опоясывающий впалый живот, переводит взгляд на Юодку, который навалился на стол, — но тот словно его не видит.
— Садись, гостем будешь, — бросает Юодка, не поднимая головы.
Майштас швыряет в угол свою шляпу.
— Не в гости к вам пришел.
— А зачем? Теперь, когда такие делишки всплыли, ты у нас только гостем и можешь быть.
— Какие делишки?! Черт побери! Ну, я вас всех!.. Этот задрипанный козел Ошкутис!.. К стенке бы его! Ведите меня к нему, да поживей, я ему покажу! Ах, ты!..
— Погоди, не ори, переведи дух.
— Ты, — поворачивается Таутгинас к Скарулису, — эти сплетни по местечку пустил?! Баба. А еще с винтовкой.
— Вижу, сегодня нам не договориться. Уходи, — говорит Юодка.
— Пусть он уходит!
Юодка машет Скарулису, и тот, горько усмехнувшись, скрывается за дверью.
— Пошли! — снова теребит Майштас Юодку.
— К Ошкутису? Никуда я не пойду. Он тут ни при чем. Каружене, чертова баба…
— С три короба наврал… Юодка, неужели ты не понимаешь, что Ошкутис, желая выкрутиться, с три короба наврал? Вот лис… Знаю я таких!
— Ошкутис сундука и не открывал.
— Тогда на кой ляд прятал?
— Разве его поймешь, такой уж он человек — сам не знает, что у него в доме и чего ему надо.
— Э-э, — морщится Майштас. — Я ведь говорил: всех их надо раскулачить, чтобы у них ничего своего не было. Иначе конца не будет! Видишь, что делается: та же нить тянется от одного к другому. Вытрясти бы из них все бациллы. В баню бы всех и парку бы поддать! Глядишь, людьми бы стали.
— Ты кончил? Поговорим лучше, что нам теперь делать. Ты, значит, даже мысли не допускаешь, что Каружене позарилась на этот сундук? Ведь она любит прифрантиться…
— Не допускаю. Не такая она. И ты, Юодка, эту мысль из головы выбрось.
