В один из дней он пошёл на базар, за пазухой неся от араба-ткача лоскут полосатого шелка, от азербайджанца — медные бляшки для седельной сбруи, от перса — бронзовую чернильницу с коралловой шляпкой.
На базаре из-за студёного ветра народу было мало. Купцы сидели нахохлившись, в толстых стёганых халатах, а то и в ярких шубах, подбитых лисьими мехами. Насупив на брови шапки, купцы поплясывали перед лавчонками, разминая застывшие ноги, а покупатели, наскоро накупившись, сжимая окоченевшими пальцами узелки, то и дело утирая рукавами носы и усы, пробегали, оскальзываясь на обмерзшей дороге.
В крытых рядах было темно. Снег намело сквозь щели навесов, и время от времени морозный комок сквозь щель падал вниз, оставляя за собой седое облачко. Из-за такой погоды в рядах застыла необычная тишина.
Всё же, выходя из-под круглых сводов базарного перекрёстка, Аяр высунул из-за пазухи край лоскута, и встречный, торопливо проходивший старик, будто осёкся, круто остановился:
— Сбываешь?
Аяр высунул лоскут до половины:
— Если вам очень нравится, почтеннейший…
Явно прельстившись, но не прикасаясь к лоскуту, старик опасливо остановился:
— Дорожишься?
— А где такой шёлк дёшев?
— Брал бы цену, был бы торг…
— А шёлк-то каков!
Старик долго щупал лоскут, словно шёлк от этого размягчится или затвердеет; понюхал, пожевал губами, помолчал и вернул Аяру:
— Привозной!
— Дорога длинная…
— Багдадский!
— Приятно, когда покупатель с понятием.
— А цена?
— По дороге и цена. И к тому же: воздух, а не шёлк!
— Вот и нехорошо, что воздух. Мне б поплотней.
— Кому что! — пожал плечами Аяр и равнодушно засунул лоскут назад за пазуху.
Старик пожевал губами и пошёл прочь, но не ушёл.
Оглянулся. Остановился.
Аяр запахнул свой халат.
Старик вернулся:
— Дай ещё посмотреть.
— Холодно, отец, попусту распахиваться.
— Давай!
Старик долго непослушными пальцами отсчитывал деньгу за деньгой, будто из каждой выжимал сок.
Забрав покупку, он отошёл и снова остановился, разглядывая её. Снова долго щупал её, смотрел на свет, втайне радуясь, что из самого Багдада она так прямо далась ему в руки.
Эта сделка ободрила Аяра. Он пошёл по базарным закоулкам веселее, смелей.
Закатанные в шерстяной пояс, у него свисали с живота ещё не сбытые медные поделки, но не раскладывать же всякую мелочь на дороге: и ремесленные старосты пристанут, и купцы своего выборного подошлют. Он решил отдать этот товар кому-нибудь из медников; осторожности ради не местным, а каким-нибудь иноземным, завозным — персам ли, азербайджанцам ли, — но спохватился: персы, пожалуй, догадаются, откуда взят товар, по ремеслу опознают мастера; да ведь и азербайджанцы тож: у мастеров глаз на чужие изделия остёр, намётан.
