– прокричал я.
Я ждал.
Тогда раздался ответ на ломаном английском:
– I don’t know boss is dead. Maybe prisoner. Give me boss, I will leave and you will live[6].
– He is very dead! Come down and see![7]
– Ha ha. I want my boss come with me[8].
Я посмотрел на Датчанина.
– Что дальше? – прошептал он, как будто эта фразочка стала у нас чертовым припевом.
– Мы отрежем голову, – сказал я.
– Что?
– Пойди и отрежь голову Хоффманна. У Пине есть нож с зазубринами.
– Э-э… А какого Хоффманна?
Он что, спятил?
– Даниэля. Его голова – наш проходной билет, понял?
Я видел, что он не понял. Но он сделал то, что я велел.
Я стоял в дверях, следил за лестницей и слушал тихий разговор в помещении за моей спиной. Можно подумать, все успокоилось. Я решил попытаться понять, о чем я думаю. Как обычно в стрессовых ситуациях, в голову лезли какие-то безумные и бесполезные вещи. Как, например, наблюдение, что при съезде вниз по лестнице пиджак Кляйна так вывернулся, что на подкладке показалась бирка фирмы по прокату костюмов. Теперь в пиджаке было столько дыр, что его, скорее всего, не примут обратно. Или что, во всяком случае, у Хоффманна, Пине и Кляйна не будет проблем с логистикой: они уже в церкви и для каждого из них здесь имеется свободный гроб. Что мне дали места в самолете перед крылом, место у окна предназначалось Корине, чтобы она могла увидеть Париж, когда самолет будет садиться. Ну и еще пара полезных мыслей. Что сейчас делает парень с нашей машиной? По-прежнему ждет нас на дороге, ведущей к церкви? Если он слышал выстрелы, то понял, что последние были произведены из автоматического оружия, которого не было в нашем арсенале. Если последние выстрелы, которые ты услышал, произведены врагом, это всегда плохо. Ему были отданы четкие распоряжения, но сумеет ли он сохранить голову холодной? Слышал ли еще кто-нибудь выстрелы? Где сейчас находился могильщик? Наша работа заняла очень много времени, – сколько времени осталось до того, как нам придется убираться отсюда?
Датчанин подошел к выходу на лестницу. Он был бледным. Но все же не таким бледным, как кожа у краешка волос головы, болтавшейся у него в руке. Я убедился, что это правильный Хоффманн, и велел Датчанину забросить голову на верх лестницы.
Датчанин намотал волосы головы на руку, разбежался, махнул рукой вдоль туловища, как при игре в боулинг, и бросил. Голова с развевающимися волосами взлетела вверх, но под очень острым углом, и поэтому, ударившись о потолок, свалилась обратно на ступеньки и, подпрыгивая, прикатилась вниз. При этом она издавала странные щелчки, похожие на звук трескающейся скорлупы сваренного вкрутую яйца.
