– Я дам тебе Кляйна и Датчанина.
– А может, Датчанина и…
– Кляйна и Датчанина.
Я кивнул.
Рыбак вывел меня в торговый зал. Я подошел к двери на улицу и протер запотевшее стекло.
У пассажа «Опера» стоял какой-то тип. Когда я заходил в магазин, его там не было. У этого человека могла быть тысяча причин стоять на ветру и ждать.
– У тебя есть номер телефона, по которому…
– Нет, – ответил я. – Я сообщу, когда и где они мне понадобятся. Здесь есть задняя дверь?
Я двигался к дому, избегая центральных улиц, и думал о том, что сделка прошла хорошо. Я сохранил свою жизнь и получил в распоряжение двух человек, и еще узнал кое-что новое. Оказывается, об одиночестве написал Т. С. Элиот. А я ведь всегда думал, что это та женщина, как ее там? Джордж Элиот? «Да он никогда не страдает. Он создан лишь для того, чтобы причинять страдания другим»[2]. Нельзя сказать, что я верю в поэтов. Во всяком случае, не больше, чем в привидения.
Корина приготовила простой обед из купленных мной продуктов.
– Вкусно, – сказал я, закончив есть.
Я вытер рот и долил воды в наши стаканы.
– Как ты оказался втянут во все это? – спросила она.
– Что значит «втянут»?
– Почему… ты этим занимаешься? Почему не занимаешься, например, тем же, чем твой отец? Я полагаю, что он не…
– Он умер, – произнес я, осушив стакан одним глотком.
Еда была немного пересоленной.
– Ох, сочувствую тебе, Улав.
– Не стоит. Мне никто не сочувствует.
Корина рассмеялась:
– Ты забавный.
До нее никто не говорил обо мне таких слов.
– Поставь пластинку.
Я поставил диск Джима Ривза.
– У тебя старомодный вкус, – сказала Корина.
– У меня не так много пластинок.
– А танцевать ты тоже не умеешь?
Я отрицательно покачал головой.
– И пива у тебя в холодильнике нет?
– Хочешь пива?
Она посмотрела на меня, лукаво улыбаясь, как будто я снова ее развеселил.
– Давай сядем на диван, Улав.
Пока я варил кофе, она убрала со стола. Это было так по-домашнему. Потом мы уселись на диван. Джим Ривз пел, что любит тебя, потому что ты его понимаешь. К вечеру на улице потеплело, и за окном летали огромные пухлые снежинки.
Я посмотрел на Корину. Какая-то часть меня была настолько напряжена, что очень хотела пересесть на стул. Второй части хотелось обнять эту женщину за тонкую талию, прижать к себе, поцеловать в красные губы, погладить по блестящим волосам. А потом прижать ее еще сильнее, так, чтобы ощутить, как из нее выходит воздух, как она дышит, как ее грудь и живот упираются в мое тело. Я почувствовал сладость во рту.
