— По телевизору-то сказали, мёд, он всё болезни лечит, — Линична подслеповато щурилась, — а погоду обещали хорошую… Ты теперь на работу-то не ходишь, Юра?
— Я теперь дома работаю, — сухо ответил он. Как пить дать, подумалось ему, сейчас старуха заведёт, что это не дело, на работу надо ходить. Но Линична только покивала.
— Сейчас многие дома работают, по телевизору показывали. Молодые-то особенно. Сейчас время такое.
«Надо же, польза от телевизора», — Серый улыбнулся.
— Как мама твоя поживает? Ты что-то давно ей не звонил, нехорошо, нельзя маму забывать…
— Я с мобильника звоню, Лидия Ильинична. А то вам счета за межгород будут приходить, ну их, эти бумажки.
— Как здоровье-то мамино?
— Не очень. Она пенсионерка, а работает много. Устаёт, и давление повышается.
— Сестра-то за ней присматривает?
Серый поморщился.
— Это она за сестрой присматривает. Сестра… мелкая ещё, не соображает.
Машке было уже двадцать. Он надеялся, что Линична таких деталей не помнит. Выкладывать старухе всё, как есть, он совершенно не хотел. Квартирная хозяйка, не родственница.
— Съездил бы ты к матери, Юра… Сколько не виделись-то, уже года два?
Серый вздохнул.
— Семь лет. Как я приехал в институт поступать, с тех пор и не виделись.
Линична охнула.
— А я как раз собирался съездить, — сказал Серый, вставая из-за стола. — Денег подкоплю, и поеду, через пару недель. Пойду я работать, Лидия Ильинична, у меня там уже очередь.
— Да-да, хорошее дело…
… Может, кто-то наверху прислушался к его просьбам, а может, просто повезло, но задачу выдали непохожую на прежние. Даже «мешок» не был пыльным. Серый проскользнул по узкой тёмной трубе, будто скатился с горы в аквапарке. Первым чувством, нахлынувшим сразу, ещё до того, как перенастроилось зрение, было ощущение свежести. Свежо было дышать, свежо лететь в прохладном потоке, свежо слышать переливы тёплых лучей и едва осязаемый нежный трепет. Потом раскрылись глаза — но то, что Серый мог видеть, не имело смысла. Смотреть было почти не на что. Бескрайний небосвод одинаково уходил в темноту и вверх, и вниз. Яркое солнце казалось привычным, земным — только земли он не различал нигде. В пустом пространстве плыли мыльные пузыри с радужными бликами на боках. Их было бесконечно много, они плыли поодиночке и группами, а вдали собирались в целые облака.
Какое-то время он провёл в подобии транса, одурманенный пустотой и светом. Очнувшись, сосредоточился и понял, что зрение только запутывает его, оно здесь не нужно, здесь содержательны другие чувства. Стоило закрыть глаза — воображаемые, потому что физических у него, кажется, вовсе не было — как подступило осознание. Оно всплывало, как забытое слово всплывает из памяти.
