Выкуп состоялся через три дня. Что касается Инги, тут я встала в позу. Ризван, видя мою категоричность, уступил. Да и что было с ней еще делать? В то, что Риз позволит умертвить ни в чем неповинную беззащитную девушку, я верить отказывалась. Скорее всего, он и сам был рад от нее избавиться. А торговался со мной из вредности или же для поддержания авторитета. Юлю привезли откуда-то незадолго до обмена. Девчонки дрожали от страха и цеплялись за меня, словно думали, что если отпустят мои руки хоть на чуть-чуть, то ничего не получится. Операция сорвется, и неизвестно что с ними будет. Точно чувствовали, что я имею некую власть над вожаком повстанцев и непосредственно влияю на происходящее.
Итак, после некоторых трений в целях безопасности и еще из-за каких-то неизвестных мне соображений, все трое женщин, я и обе сестры, очутились в объятиях друзей и родственников, после того, как были переданы деньги четким отработанным способом. Обмен происходил на узкой горной тропе под прицелом снайперов. Мне все это время казалось, что мы - актеры очередного фильма про заложников и бандитов. И как не упрекала себя, никак не могла в серьез воспринимать ситуацию. Наверное, была слишком уверена в Ризе, в том, что он все держит под контролем, и никаких случайностей не будет.
Но каждый шаг, что я делала от якобы ненавистных мне бандитов в сторону друзей, давался мне с трудом. Сердце обливалось кровью. Словно, я медленно вырываю его из груди и оставляю там, за уступом.
Юра плакал от счастья и радости. У Шурика не сползала с губ глупая ухмылка, Зерах, как всегда, был безэмоционален. Они не знали, у кого меня вызволяют, иначе бы даже старый адвокат расстался со своей невозмутимостью. Но я молчала, сдерживая слово, данное Ризу.
До аэропорта нас провожал отряд правительственных войск. Международный конфликт был исчерпан, так и не успев начаться. Шурик, правда, бил себя пяткой в грудь, что им бы все равно не удалось просто так замять историю с моим исчезновением. Уж он бы развил ее до третьей мировой войны, на что Зерах только хмуро усмехался.
Принимая во внимание мой убитый пришибленный вид, никто не приставал с расспросами, щадя мою психику. А у меня перед глазами всю дорогу обратно стояло лицо Ризвана. Уставшее лицо, уставшие глаза, где-то на самом дне которых таилось неизмеримое страдание.
Мне в этом смысле проще: я могу вопить, реветь, истерить. А ему, главарю банды отщепенцев, каким способом облегчить душевные муки? И за что нам такие пытки? Что мы могли сделать тогда, когда, казалось, весь мир объединился против нас? И почему людей так бесит чужое счастье… Почему надо втоптать в грязь все ясное, доброе, светлое?
