Фуад улыбнулся и опять замурлыкал: «Свадьба — слышали?! Ах, ну и ну! Наш Мешдибад получит жену! Но когда же, когда он получит жену?! Но когда же?..»
Внезапно тишина и покой ночной улицы были нарушены. Слух Фуада уловил неясные звуки человеческого присутствия. Он сделал еще шагов двадцать — тридцать, остановился на углу сквера, замер. И услышал, как кто-то негромко воскликнул:
— Ради бога, Наджаф, пожалей мою мать! — В голосе мольба и слезы. Мужской голос. Голос молодого человека, немного картавый. — Прошу тебя! Ради твоего брата, который в тюрьме! Я единственный сын у матери. У нас никого больше нет!
Люди находились где-то очень близко. Отчетливо слышалось каждое слово, каждый звук. Похоже, дрались. Сколько же их? Тяжело дышат. Опять тот же картавый голос, с мольбой и отчаянием:
— Ради бога, Наджаф, заклинаю тебя Меккой, не убивайте меня! Клянусь могилой отца, я сделал глупость! Я — глупец, дурак! Зачем я это сделал?! Ах, зачем я это сделал?!
Другой, тоже молодой голос, сказал:
— Сука! Акпер загремел из-за тебя! Думаешь, ему хорошо там сейчас?!
Наконец Фуад увидел их, вернее, их силуэты. Они находились за сквером, ближе к перекрестку. Деревья сквера, шпалера кустов мешали ему разглядеть их. Он сделал еще несколько осторожных шагов и увидел «Москвич», стоящий у тротуара. Задняя дверца была распахнута. Двое тащили к машине третьего, того самого, который умолял. Его волокли, схватив под руки, тело бедняги было полусогнуто. Он упирался изо всех сил, пытался вырваться, но его крепко держали. У раскрытой двери стоял четвертый. К нему-то и были обращены мольбы картавого.
Фуад разглядел: все четверо были молоды.
— Прошу тебя, Наджаф, пощади! — причитал картавый. — Клянусь богом, я не знал… Умоляю!
«Трус, — подумал Фуад. — Раз трус, значит, продажный. Видно, предал кого-то. Сейчас они с ним рассчитаются».
Картавого подтащили почти к самой машине.
— Умоляю тебя, Наджаф, умоляю! — просил он приглушенным голосом. Явно боялся поднимать шум. Да и кто бы пришел ему на помощь в этот час ночи? А если бы даже кто и попытался помочь, все равно ничего не вышло бы: они мгновенно прикончили бы его. Картавый понимал это и потому не кричал, не вопил, лишь взывал к милосердию человека по имени Наджаф, который стоял у распахнутой дверцы машины. Очевидно, этот Наджаф был здесь главный.
Наджаф сказал брезгливо:
— Ты, сука, гнида! Ты подохнешь… но хоть подохни как мужчина!
— Наджаф, пожалей мою мать!
— …я и мать твою, и сестру! — выругался Наджаф.
