— Я не Казанова, Дженни.
— Я должна была сказать вам, что люблю вас, сэр. Не могла не сказать.
— Боюсь, что нет ничего хорошего — любить меня.
— Вы самый замечательный из всех, кого я когда-нибудь встречу.
— Нет, Дженни, нет. Я просто учитель английского, который воспользовался влюбленностью молодой девушки. Кое-кто сказал бы — ничтожный человек.
— Вы не ничтожный. О боже, вы не ничтожный. — Она услышала пронзительные выкрики собственного голоса, на грани слез. Это ее удивило. Немыслимо, чтобы она так яростно возражала. Немыслимо, чтобы он назвал себя ничтожным.
— После того, как мы провели уикэнд в гостинице, — сказал он, — она сделала в Уорике аборт. И я это допустил, Дженни.
— Вы ничего не могли поделать.
— Конечно, мог.
Сама того не желая, она представила их в гостинице, о которой он говорил. Представила, как они едят, сидя за столом напротив друг друга, и официант ставит перед ними блюда. Представила их в номере, обшарпанной комнате с кружевными занавесками, закрывавшими нижнюю половину единственного окна, с тазиком для умывания в углу. Такой номер был в одном кино, которое она смотрела, и Сара Спенс даже была похожа на актрису, которая играла продавщицу. Она стояла в одном белье, точно так же, как та продавщица, и с сознанием неловкости ждала, а он с любовью улыбался ей. «Смотри же, чтобы жесткая рука, — шептал он, — Седой зимы в саду не побывала. О Сара, любимая моя». Как тот актер в фильме, он снял с нее белье, все время читая шепотом сонеты.
— Это было грязно и ужасно, — сказал он. — Вот как это кончилось, Дженни.
— Мне все равно, как это кончилось. Я пошла бы с вами, куда угодно. Я пошла бы в тысячу гостиниц.
— Нет, нет, Дженни.
— Я вас ужасно люблю.
Все еще стоя там, она заплакала. Он слез со стоявшего у стола стула, подошел к ней и обнял, говоря, чтобы она плакала. Слезы — не зло, а благо, сказал он. Он усадил ее за стол, потом сам сел рядом с ней. Его история с Сарой Спенс выглядела романтичной, говорил он, из-за этого романтического ореола девочки влюбляются в него. Они влюбляются в несчастье, которое они ощущают в нем. Ему было трудно их остановить.
— Следовало бы уехать отсюда, — сказал он, — но я не могу заставить себя это сделать. Потому что она будет всегда приезжать сюда навещать родных, и когда она будет здесь, я могу хоть мельком увидеть ее.
То же самое, что она чувствовала к нему, как во время той случайной встречи в магазине. То же самое, что и Бородатый Мартин, когда он торчал у «Харперса». Хотя, конечно, не то же самое, что Бородатый Мартин. Как могло такое случиться? Бородатый Мартин глупый и противный, обыкновенный.
