Я постучался. Ответа не последовало, так что я опять постучал в дверь. Я еще раз посмотрел вниз, но женщины там уже не было, так что я постучался в третий раз и вошел в комнату, которую так часто посещал мальчишкой. Там были те же огромные книжные шкафы с книгами в кожаных переплетах, стоящими за стеклянными дверцами, те же разбросанные по полу коврики, тот же самый письменный стол. На одном из книжных шкафов за письменным столом стоял стеклянный колпак. Под ним было чучело совы.
Позади меня дверь открылась и закрылась. Повернувшись, я увидел человека, к которому я так часто приходил в детстве: у него были те же самые огромные, холодные глаза, тот же высокий череп, и такой же голый. Некоторое время мы молчали и действительно, поскольку он смотрел на меня с некоторой враждебностью, я не знал, что сказать в растерянности. Затем он прошел через комнату к письменному столу и уселся за него. Перед столом стоял «мой стул», и, повинуясь старой привычке, я подошел и сел на него.
Я начал разговаривать по-немецки, но он меня прервал, сказав отрывисто, что предпочел бы говорить по-английски, назвав его «языком незнакомцев». Он был настолько похож на человека, к которому я раньше приходил, что было невозможно смириться с тем, что он не узнавал меня, и я почувствовал, как в моей груди стала закипать детская злоба из-за его неприветливости. Достав из кармана парик, который перед отъездом из Англии я постарался тщательно отремонтировать, я бросил его на стол.
«Аа, парик», — сказал он. Затем последовало молчание.
«Вы его сын?» — спросил я.
«Чей сын?»
«Актера», — сказал я.
«О да, — сказал он, как мне показалось, не без доли горечи. — Я сын актера».
«Когда вы в последний раз видели своего отца?»
«Я смотрю на него сейчас», — сказал он, уставившись на парик.
«Почему ваш отец оставил цену? — спросил я его. — Судя по всему у него была очень успешная карьера».
На какое-то время он призадумался, затем сказал: «Мой отец был на гастролях и должен был уже вот-вот отправиться в Вену после субботнего вечернего спектакля, когда к нему зашел парикмахер, который после каждого представления причесывал отцовский парик тщательнейшим образом, и, без конца извиняясь, сказал, что парик куда-то запропастился: видимо, его помощник запаковал его не в ту коробку, и парик уже уехал на вокзал; он сделает все возможное, чтобы найти парик к следующему представлению. Так что отец вышел из театра без парика, надев большую черную шляпу, чтобы прикрыть свою лысину, и уехал в Вену ночным поездом».
