Письмо ушло, унося с собой смутные чувства и даже некое взволнованное томление. Константин Алексеевич любил афоризмы, вычитанные в молодости и чудом застрявшие в порядком уже утомленной памяти. На этот раз он всё говорил, что жребий брошен и даже несколько раз перешагнул через Рубикон… К поездке следовало основательно подготовиться. Был у него довольно приличный синий костюм, немного ставший теперь узким, но если на пуговицу не застегивать, получалось еще вполне приемлемо. У хозяйки выпросил он утюг, костюм попарил и выгладил — даже башмаки начистил до блеска; башмаки, впрочем, были плохие, со сбитыми каблуками, но к сапожнику Константин Алексеевич не пошел: не в ботинках, дескать, суть, — важны душевные качества человека. К парикмахеру он давно не ходил, — лишний и непроизводительный расход. Волосы время от времени подрезывал ножницами, перед зеркалом, и даже умудрялся как-то подбривать себе затылок.
Долго обдумывал он подходящий подарок, но на что-либо путное денег не было. В аптеке, на площади, Константин Алексеевич купил коробку вишень в шоколаде. Вполне галантно, по офицерски, а любительница уюта должна оценить и конфеты… Спал он накануне поездки плохо, всё время просыпался и боялся, что опоздает и в пять утра был уже готов: тщательно побрился, оделся по праздничному и с коробкой конфет отправился на автобусный вокзал, куда приехал за полтора часа. Пришлось долго сидеть на скамейке. Зато место в автобусе получил он самое лучшее, переднее, у окна… Не станем описывать поездку, — была она долгая, утомительная, — сказалась бессонная ночь. На остановках выходил размять ноги, выпить чашку кофе с порцией яблочного пирога и с огорчением убедился, что в автобусе смял свой тщательно разглаженный пиджак. Но так было даже лучше, чтобы не подумала, что специально для нее выряжался: полюбите нас черненькими…
В третьем часу дня Константин Алексеевич уже шел по раскаленному от солнца Бродвею, разыскивая 156-ую улицу. Давно он не был в Нью-Йорке и как-то иначе представлял себе этот город. На картинках всё больше небоскребы, а тут, на Бродвее, здания были не слишком высокие, в боковых же улицах и совсем плохие дома, с безобразными пожарными лестницами на фасадах, с облупленными и закопченными сажей стенами. По случаю знойного летнего дня на ступеньках крыльца, у каждого дома, сидели какие-то полураздетые люди в тельниках. Громко, через улицу, переговаривались простоволосые женщины, а на мостовой, не обращая внимания на автомобили, играли в бейсбол дети с очень громкими голосами. В городе, где жил Константин Алексеевич, всего этого не было, — там не принято сидеть на улице, разве только в негритянском квартале, за вокзалом, но кто же туда заглядывал? Было очень жарко, влажно. Константин Алексеевич на ходу время от времени снимал с головы фетровую шляпу и вытирал лоб платком. Так, немного запыхавшись, дошел он до дома, в котором проживала и ждала его известная особа.
