— Неужели нельзя отменить этот матч? — заговорил кто-то. — Каждый год одна и та же история. Сначала тебя как следует заморозят, а потом оторвут голову. Как будто в морг являешься.
— Уж ты-то, покойник, наверняка это знаешь, — сказал Дикки. Язык у Дикки подвешен как надо.
— Я бы отдал им премию за выигрыш, только бы не приходить сюда.
— Услышал, наверно, призывный глас с небес.
— Ты, приятель, сначала поезди сюда столько годков, сколько я, а потом…
— Что же ты не играешь в основном составе?
— Вот, черт возьми, младенец. Отвяжись!
Дикки и тот помрачнел. Выйдя на поле, мы прыгали, бегали, перекидывались мячом и все равно не согрелись. Уивера на трибуне не было. Единственным местом, где он мог находиться, была будка стартера. Но на нее падала тень, и я не разглядел, есть ли там кто-нибудь.
Игра началась со свалки и никак не ладилась. У меня все шло ничего, но хавбекам, несмотря на их доспехи, доставалось так, что я не стал бы за те же деньги меняться с ними местом. Шахтеры уж что-то, но все силачи. Увертываться от их кулаков и бутсов — все равно что плясать между дождевыми каплями.
Перед концом игры кто-то тычком ударил меня в переносицу. Мяч у меня вырвали, и я лежал плашмя, вдыхая запах шлака и дожидаясь, пока Дикки подбежит ко мне с губкой.
— Что это еще за штучки? — спросил он с какой-то особенной злостью.
— Регби, будь оно проклято.
— Значит, попал в точку. Ну, раз ты теперь знаешь, с чем его едят, может, на этом и успокоишься. Расквасился ты здорово, так что пошли. — Мне ничего другого не оставалось. Ему пришлось поддерживать меня, пока я тащился с поля, как будто у меня было пять ног. — Сегодня у тебя день особый. Поберегись.
— Ты о чем, Дикки? — Я попробовал на него посмотреть.
— Держись подальше от заварухи и спрячь кулаки. За милю видно, как ты ими машешь, — больше он ничего не сказал.
— Не я один. Там их еще двадцать пять.
— Если судья тебя поймает, ты будешь один. Один-единственный. Он может дисквалифицировать тебя на три игры. Послушайся моего совета: проболтайся до свистка и не лезь на рожон.
Он окунул мою голову в ведро, дал мне понюхать нашатыря, и я пошел назад.
Я изо всех сил старался не попасть в свалку, не рвался к мячу и следил, чтобы не очутиться под ним, когда он падал на землю. Впервые я боялся, что меня ударят. Все лицо у меня болело и мозжило, как будто кости нашпиговали булавками.
— На этом поле в регби вообще не играют, — сказал Дикки, когда мы притащились в раздевалку. — Хорошо хоть, что все уже позади. Каждый год одно и то же. Они выходят на поле, только чтобы подраться.
