— Мы уже уезжаем. Я не думал, что ты будешь меня ждать, — сказал я.
— Мне только хотелось узнать, как ты себя чувствуешь, Артур. — Он оглядывал меня с ног до головы, проверяя, действительно ли я цел и невредим.
— Куда ты собираешься? — Я старался скрыть раздражение.
Он пожал плечами, но, когда я взялся за поручень, чтобы вскочить в автобус, он схватил меня за руку.
— Автобус еще не уходит, — сказал он. — Пойдем выпьем чаю.
— Они ждут только меня. Ребята хотят вернуться в город. — Я кивнул на озадаченные лица за стеклами автобуса. Все устали, у всех что-нибудь болело, всем хотелось скорее уехать.
— А ты придешь сегодня в «Короля»?
— Не могу.
— Не можешь?
— Я уже договорился.
Джонсон начал догадываться, в чем дело.
Он подсунул под кепку сивую прядь, которая вечно выбивалась наружу.
— Когда же я теперь тебя увижу? — Он хмуро посмотрел на меня из-под кепки, как он думал, с упреком, но взгляд получился просто ошарашенным. — Ты только скажи когда, Артур. Ты меня знаешь. Я буду на месте.
Я вошел в автобус.
— Если не увидимся раньше, — крикнул он, — встретимся в Примстоуне! Это уж наверняка. Я буду обязательно. После тренировки. Вечером, во вторник.
Когда автобус отъехал, я помахал рукой и пригнулся посмотреть, как он это принял. Джонсон стоял один посреди замусоренной площадки. Ветер крутил программки. Поле было похоже на грязную серо-зеленую тряпку. Джонсон изо всех сил махал рукой.
— Старик спрашивал, нельзя ли ему с нами, — сказал из-за моего плеча тренер. — Да ты сам знаешь. Пустишь одного, а за ним все полезут.
— Ну и хорошо, Дикки. От него трудно отвязаться.
Я почувствовал, что Джонсону следовало держать свою старость при себе.
— Тогда все в порядке, Арт. — Он хлопнул меня по спине, и мы сели.
Автобус несся сквозь сгущавшиеся сумерки назад в город. На небе догорал закат, голые известковые холмы стали лиловыми.
Устроившись сзади, мы вшестером играли в карты. Я проиграл три фунта и немного мелочи.
Когда я вернулся, было уже почти двенадцать и в доме не светилось ни одно окно. Я тихонько постучал. Через минуту я услышал на лестнице ее шаги. В коридоре зажегся свет, и она отперла дверь. Когда я вошел, она не сказала ни слова. Заперев дверь, она начала подниматься наверх.
— Простите, что так поздно, — сказал я.
— Ничего.
— Вот и хорошо, что ничего.
Она была в пальто, накинутом на ночную рубашку, и терла руки от холода.
— Вы пьяны, — она говорила спокойно и остановилась там, где ступеньки уходили в темноту.
