— Можете курить, если хотите, — сказала миссис Хэммонд и, внимательно осматривая тарелки, чтобы знать, сколько жира я на них оставил, начала убирать их в буфет.
— Что?
— Я сказала, что вы можете курить.
— А как же все попреки и разговоры?
— Сейчас здесь нет детей. Я не люблю, когда курят при них.
— Вы никогда этого не говорили.
— Ну что ж, теперь вы будете знать.
Я слышал, как она возится в буфете. Потом она сказала:
— Заработком это не назовешь.
— Вы про сегодняшний матч?
Она ничего не ответила.
— Заработок будет, когда подпишут контракт, — сказал я.
— Еще подпишут ли?
— Не знаю.
— Старик, кажется, не сомневается… А вы для него прямо как сын.
Я обернулся и посмотрел на нее.
— По-моему, нет. — Я задумался над тем, что она сказала. — Я называю его папашей просто потому, что он старый.
— Я не про это.
— А про что?
— Про то, как он себя с вами ведет — глаз с вас не спускает. Он смотрит на вас, как девчонка.
— Да бросьте вы! Ему интересно, вот и все.
— Вернее, даже очень интересно.
— Пусть очень. Ну и что из этого? В его годы у человека мало развлечений, и он достаточно для меня сделал.
— Вот, вот. Это-то и странно. — Она вешала чашки на крючки с таким видом, будто ее слова попадали в цель так же неотвратимо, как каждая чашка на свой крючок.
— Если регби вас не интересует, вы не можете знать, как к нему относятся другие. Больше всего его как раз любят старики вроде Джонсона.
— Любят, да не так, как он.
Она подошла и остановилась, опершись ладонями о стол.
— Знаете что, я понимаю: вы устали, и мне не надо было приводить его сюда. Я прошу прощения. Больше этого не будет.
— Я не устала. И мне все равно, приведете вы его снова или нет.
— Что же вам тогда нужно?
— Ничего.
— У него нет своего сына. Вы что, знакомы с Джонсоном или что-нибудь про него знаете?
— Может быть, и знаю. — Она напряженно наклонилась через стол, и по ее лицу забегали огненные зайчики. — Сколько он получит, если с вами заключат контракт?
Я сделал вид, что обиделся. Но она не заметила. Мне казалось, что она старается держаться поближе ко мне и обойти Джонсона. Я сказал с досадой:
— Ничего он не получит. Я никогда об этом даже не думал.
— Можете не сомневаться, он-то подумал.
Я вдруг почувствовал, что в дружбе Джонсона есть что-то такое, что я должен защитить.
— Он не такой, — сказал я.
— Да неужели? За всю свою жизнь он ни разу не работал.
Настоящая язва. Хотел бы я знать, как с ней управился бы Уильямс. Вздул бы? Отвесил бы пощечину? Это-то уж наверняка. Тигру так и положено. Раз — и готово.
