— Нет, понимаю.
— Так почему же? — удивлялся Фердинан.
Дезире медленно покачал большой головой.
— Мне неохота, неинтересно.
— Вот как? А что же тебя интересует? Ничего?
— Да нет, почему же.
— А что? Что?
— Да так, разные разности.
Дезире густо покраснел и перестал отвечать. Ломовые лошади, потные, лоснящиеся, с грохотом тащили по мостовой тяжелые фургоны к вокзалу Западной железной дороги. Мы пришли на улицу Депре.
По двору носилась толпа мальчишек, и меня, еще непривычного к школьным обычаям, привели в ужас их дикие крики. Какой-то замухрышка, кривляясь, подбежал ко мне и, содрав с меня берет, пустился наутек. Я растерялся. Тут Дезире, не трогаясь с места, заорал грозным басом. Он подзывал его, как зовут собаку:
— Сюда, Габурен! Ко мне!
И тот вернулся с покорным, чуть ли не подобострастным видом. Он протянул берет, всячески стараясь увернуться от оплеухи.
— Убирайся вон! — рявкнул Дезире.
— А ты силач! — вздохнул Фердинан, внезапно преисполнившись уважением.
Дезире Васселен отвечал мрачным шепотом:
— Да, силач.
Затем он подвел нас к тучному старику с седой бородкой и, отдав честь по-военному, представил нас:
— Господин директор, вот мальчики Паскье.
— Хорошо, — кивнул толстяк. — Позаботься о младшем брате, а я займусь старшим.
Тут директор сунул в рот оловянный свисток и, надув заросшие бородой щеки, громко свистнул.
Был ли это школьный свисток? Или же трубный глас архангела? Словно по волшебству, сотни мальчишек, бегавших и оравших во дворе, замерли как вкопанные на том самом месте, где их застал сигнал. Вмиг воцарилась удивительная тишина; можно было расслышать, как вдалеке, за домами, ругается и щелкает кнутом ломовой извозчик.
Раздался второй свисток, и толпа детей начала маршировать в такт, громко и отчетливо отбивая шаг по булыжникам двора. Третий свисток — и все исполнители этого странного танца вдруг бросились врассыпную и, согласно заранее установленному порядку, устремились к разным углам двора, как бы служившим точками притяжения. Каждый класс выстраивался попарно в длинные шеренги. Дезире снова взял меня за руку и привел на место. Я подоспел, когда ряды уже построились. Мальчишки, разгоряченные беготней, не могли стоять смирно. Но вот раздался новый свисток, и все школьники запели хором, в унисон. Тонкие ломающиеся голоса подростков звучали нестройно. Однако все невольно поддавались очарованию музыки. Лица разглаживались, становились серьезными, умиротворенными. Песенный ритм являл свою непостижимую чудесную власть, и все забывали, кто о зубной боли, кто об утренней ссоре с отцом, о засаде и драке на углу Западной улицы, о голодном желудке, о дырявых башмаках. Один за другим отряды школьников двинулись к зданию. Продолжая петь, они подошли к лестнице, разделявшейся на два марша; одни повернули налево, другие направо. И громкому шарканью подошв по деревянным ступеням вторили частые, мерные звуки свистка.
