Со всех сторон разведку охраняли дозоры. В центре ядра медленно скользил на лыжах Смолин. Изредка он бросал взгляд на компас. Взвод, не сбиваясь, двигался по верным азимутам.
Линию фронта переходили по замерзшему озерцу, в стыке между 181-м саперным батальоном и лыжной ротой испанцев, потерявших к этому времени три четверти состава.
Те взводы «Голубой дивизии», что оборонялись на фланге, имели всего сто тридцать штыков.
Из агентурных источников и показаний пленных было известно, что командир дивизии Грандес вылетел в Берлин для доклада Гитлеру, и посиневшие от мороза франкисты окончательно пали духом.
Озерцо переходили цепочкой. Иногда виднелись искры, вылетавшие из печных труб над блиндажами. Сквозь шумы метели пробивалось завывание немецких тягачей, подвозивших к передовой снаряды и горючее.
Испанцы маскировались плохо, и почти весь их передний край мерцал во тьме бледно-розовой полосой.
Разведчики шли между немцами и испанцами, стараясь не пропустить ни одного звука, ни одного чужого слова.
Пусть каждый боец однажды или много раз пробирался в тыл врага, пусть в упор видел там смерть и пережил неизбежные тяготы, — все равно любой новый рейд за линию фронта взвинчивает нервы и напрягает тело. Не только потому, что такой переход опасен сам по себе. Еще и оттого, что это — черта, за которой кончается один мир и одна жизнь, — и наступает другая.
Миновав озерцо, Смолин сменил направление, резко повернув на северо-запад, к Ильменю. Надо было обойти один из опорных пунктов врага и снова двигаться на юго-запад.
Вскоре втянулись в редкий, угнетенный лес. Здесь уже могли быть мелкие немецкие подразделения на отдыхе или на марше.
Смолин обогнал своих. В лесу было темнее, но тише, чем на озере и в болотах. Метель шла где-то над головами, покачивая кривые стволы деревьев.
Минуты исчезали из жизни, похожие одна на другую, точно патроны в пулеметных лентах.
Через два часа выбрались на заметенную полевую дорогу, дошли по ней до развилки, и Смолин остановил взвод.
Рядом с лейтенантом чернели фигуры его связных.
— Варакушкин… — тихо позвал взводный.
— Здесь, лейтенант.
— К головному дозору!.. Поищи полевой стан.
Варакушкин исчез, а люди стояли недвижно и слушали гудение ночи. Садиться на снег было запрещено: немцы потом, по вмятинам, могли подсчитать число бойцов и раскрыть разведку.
Минуло четверть часа. Наконец заскрипел снег и возле Смолина вырос Варакушкин.
— Стан рядом. Нас ждут.
Дом, куда направился Смолин, состоял из двух больших комнат, в которых когда-то отдыхали и варили пищу колхозники.
