Следующая выписка — приказ командира второго армейского корпуса, генерала от инфантерии, графа Брокдорфа. И там — то же самое… Я мог бы прочесть вам и приказную дрожь начальника сто двадцать третьей пехотной дивизии генерала Рауха, и заклинания штаба десятого армейского корпуса, но, полагаю, хватит… У нас еще есть в запасе четверть часа, пойдемте, послушаем, о чем толкует старшина Намоконов со своим отделением.
Эвенк почему-то хмурил брови и вяло рассматривал язычки огня, трепетавшие в хворосте.
— Я не люблю говорить о том, — проворчал он наконец. — Но если вы просите — скажу. Солдат имеет право все знать о своем командире.
Он набил трубку махоркой, покатал в ладонях раскаленный уголек, закурил.
— Я рожден женой зверобоя, за Нижней Тунгуской, и Дарасун Нижний Стан — моя родина. Эвенки из племени хамниганов — знаете ли? — умеют читать снег и понимать слова ветра. В десять лет я мог попасть белке в глаз. В пятнадцать — бил только в глаз. Ефрейтор Мгеладзе, дай мне твой автомат. У тебя есть спички. Подкинь коробок… Нет, выше… Вот так. Стреляю. Дырку вы посмотрите потом, когда кончим речь.
Теперь знаете мою жизнь, и я кое-что вам скажу.
Наш полк — великий полк. Раненые не уходят. Те, кого задело сильнее, лечатся и возвращаются назад в свою роту и в свой взвод.
Лейтенант был ранен два раза. Он — здесь. Только что подошел старший сержант Горкин. Он сам бинтовал себя, и он — мой друг, и я ему — друг, что еще можно добавить?
С нами нет Шведа. Он погиб и оставил нам свою славу. Вместо него — Макар Кунах. Сильный человек.
Намоконов вздохнул.
— Я не люблю вранья. У войны желудок без дна. Но трус умирает раньше смерти. Ленивый тоже умирает до срока.
Не только на пашне и в тайге — на войне тоже есть черная работа. Пот запечется на твоих губах, кости станут скрипеть под тяжестью ноши, и никто не скажет тебе громких слов и не даст ордена?. Ты еще не победил никого. Учился. Но без этого нет подвига и нет победы.
Намоконов стер рукавицей пот со лба и вдруг улыбнулся.
— Я говорю сегодня много, однако.
И снова занимались отделения, и люди делали черную работу войны. Они учились одолевать жажду, стрелять с лыж и разбираться в следах.
Неисправимый Мгеладзе ворчал:
— Я ехал воевать, старшина. А меня учат дышать через нос. Почему от привала до привала — пятьдесят минут, а сам привал — пять? Бой сам покажет, что делать.
Намоконов отозвался почти весело:
— В книгах о подвигах, Шота, много вранья. Без пота ничего нет. Ты знаешь это — и не сбивай с ума молодых.
