Ничем не отличалась ты от сестер своих, а все-таки мы полюбили и запомнили тебя на всю жизнь, и всегда вспоминали этот теплый июньский день и наступивший за ним вечер, когда еще дымилась сизая сирень в садах, благоухали первые цветы последнего мирного лета, и дети с веселым криком плескались, как рыбы, в реке, и тонко заливался свисток судьи на стадионах, а в парках и кинотеатрах сидели, прижавшись друг к другу, влюбленные, не чуя, что к ним уже подкрадывается разлука.
Вспоминали и твою прохладную, свежую ночь, и неяркие тихие звезды твои, и ласковый шорох морского прибоя, когда волна за волной набегает на гальку…
Вспоминали и знакомые песни за родной околицей после дня, полного солнца, труда, бодрящих запахов трав, рокота тракторных моторов и улыбок стариков, обрадованных уже стоящими хлебами и твердо знавших, что богат будет урожай…
Да, ничем не отличалась ты от всех предыдущих дней, и, может быть, именно за то мы так нежно и вспоминали тебя, за то, что была ты такой, как все наши дни до— тебя — обычным и все-таки необыкновенным днем нашей жизни, трудовым днем народа, который сам строит свою жизнь по своему вкусу и по своим желаниям и един в своих мечтах, в своем труде, в своей вере в будущее…
В эту субботу старший следователь Ларцев решил наконец осуществить давнюю мечту и поехать на рыбалку. Он захватил с собой своего десятилетнего сынишку Вову, которому давно это обещал.
Радости рыбалки, конечно, начинаются со сборов, как радости любви начинаются с первых, еще робких ожиданий и встреч.
Ларцев, который сам себя называл за это «пожилым мальчишкой», страшно любил разбираться в своем сложном рыбацком хозяйстве — удочках, лакированных гибких спиннингах, катушках — спиннинговых и проволочных, блеснах всевозможных форм и размеров— от маленьких, в полтора — два сантиметра, до больших, чуть не в пятнадцать сантиметров, заграничных блеснах, рассчитанных на крупную рыбу, очень нарядных й броских, с вкрапленными в них ярко-красными, фиолетовыми и черными с белым ободком стекляшками, которые должны были казаться хищной рыбе глазами мелкого окуня или плотвы. Были у него и блесны, выточенные из латуни и меди, и блесны из алюминия и никелированной стали, сделанные из старых самоварных подносов, мельхиоровых подстаканников и давно вышедших в тираж медных чайников.
Многие из этих блесен Ларцев вытачивал сам, делая это с великой радостью в редкие минуты досуга и невзирая на ехидные замечания жены и ее возражения. Нина Сергеевна, как большинство женщин, никак не могла понять этой благородной мужской страсти и ядовито называла рыболовные принадлежности мужа «игрушками для бородатых деток», хотя Ларцев бороды никогда не носил.
