Наша пехота продолжала дразнить фашиста, «модернизированный» автомат Шаповалова перекочевал уже в третью бойницу.
Услышав треск новой очереди этого автомата, Волжин увидел бледный огонек — как раз на пеньке прицела — и сейчас же спустил курок.
После этого гитлеровский снайпер больше не стрелял: то ли он был убит, то ли понял, что его ловят, и затаился.
На огонь шаповаловского автомата отвечали только стрелки из немецкой траншеи. Командир взвода приказал убрать автомат из бойницы.
Солнце клонилось к закату. В лучах его порозовели кирпичи развалин, а малина стала рубиновой. Когда там, среди малинника, стоял хорошенький домик, в этот закатный час солнце светило ему в окошки, прощаясь с его обитателями. Теперь оно озаряло лишь бесформенные кирпичные груды, видневшиеся меж кустов, и черную печную трубу, похожую на обгорелый ствол дерева. Волжин еще пристальнее стал всматриваться в кусты: при таком освещении заметить вспышку выстрела было очень трудно.
Вдруг у подножия трубы мелькнул солнечный зайчик.
«Фашист в нашу сторону смотрит», — подумал Волжин, испытывая радость, что враг обнаружился, и одновременно некоторую тревогу:
«Не заметил ли он нас?»
Блеск появился на стыке их секторов. Кому же стрелять? Стрелять обоим, конечно, глупо, недопустимо. Поэтому, хотя Волжин сразу же взял блеск на прицел, он не выстрелил, ожидая, не выстрелит ли Пересветов («перебивать» цели у друга Волжин, конечно, не собирался). И тут же родилась новая мысль: «Стрелять нельзя! Какой дурак станет смотреть в бинокль прямо против солнца? Неправдоподобно! Похоже на ловушку!» Вспомнилась «баночка», на которую подловили его когда-то. Конечно, сейчас блеск оптики мог бы появиться; солнце светило в сторону противника. Только гитлеровец-то не так прост! Волжин хотел как-нибудь предупредить Пересветова, чтобы он не стрелял, но было уже поздно: тот выстрелил.
И сейчас же в каску Пересветова ударила пуля. Он почувствовал, как что-то обожгло ему лоб, и инстинктивно пригнул голову. По каске скользнула вторая пуля, давшая рикошет. Пересветову стало жарко. Сердце сильно колотилось в груди.
«Видит меня, гад… бьет точно… Сменить ОП надо, — замелькали тревожные мысли. — Нет, надо лежать без движения. Стану переползать, хуже будет!..»
Волжин хорошо слышал оба вражеских выстрела, но вспышку заметил только вторую и стрелять по ней не стал. Удержала его не боязнь обнаружить себя (чтоб поддержать друга, он ничего не побоялся бы), а здравое соображение: после двух выстрелов снайпер, конечно, ушел с того места и стрелять бесполезно.
