На третью ночь снайперы извлекли из окопа свой «болотоход», тем же способом форсировали топь и благополучно отошли в расположение своей части.
Из событий последнего дня Волжин сделал вывод, что снайперская засада на «лягушачьем» болоте не даст больше эффекта.
— Что же вы предлагаете, выдумщики? — спросил капитан Ивлев, выслушав доклад Волжина.
— Пробраться ночью в тыл к противнику. Засесть в удобном месте и с утра поработать. Там целей будет вдоволь! — отвечал Волжин.
— Так, так, — сказал капитан тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Отлично придумано! А потом за вами самолет что ли прислать?
Даже явная ирония командира не поколебала уверенности Волжина.
— Товарищ капитан, — сказал он. — Мы выберем такое место, где скрыться можно. Есть же там леса, кустарники, ямы, разные рвы. Земля-то наша, родная! Она укроет. Не выдаст.
— Э, брат, это уже лирика! — усмехнулся офицер. — Все это хорошо в поэзии. А я, брат, прозаик. А суровая проза такова: гитлеровцы— не дураки, они вас окружат и сцапают. Нет, не годится ваш план, друзья. Нескладно получается. Плохая выдумка на сей раз.
Увидев, как помрачнели снайперы, командир добавил:
— Огорчаться нечего. Без дела не останетесь! А пока приказ мой таков: отдыхать двое суток. Ни часа меньше. Ясно?
— Ясно, товарищ капитан.
— А фантастический рейд по вражеским тылам и во сне видеть не разрешаю.
— А коль приснится, товарищ капитан?
— Немедленно просыпаться! Да не приснится, если из головы выбросишь.
После болотной операции Волжин сочинил такое письмо к матери:
«Дорогая мама!
Крепко тебя целую и шлю сыновний привет. Живу я по-прежнему хорошо. Работа нетяжелая, хоть и хлопотливая: все надо предусмотреть, сообразить. Требуется знакомство с чертежами и многие другие знания. Занят я все тем же: ремонтирую разные заграничные механизмы. Навезли их к нам очень много, видимо-невидимо. Работы еще надолго хватит. До конца войны хватит.
Недавно я, вместе со своим напарником Ваней, был в командировке. Пробыли мы трое суток в одном очень хорошем месте. Песочек — как на пляже. Поработали там на славу, по-стахановски. Ваня отремонтировал восемь механизмов, а я девять… Качеством ремонта все остались довольны. Доделок не потребуется. Паяем мы свинцом, и пайка наша прочная — навеки…
Видишь, мамочка, как мне посчастливилось на войне! Лучшего и желать нельзя. За меня ты можешь не беспокоиться. Я нахожусь в полной безопасности».
Волжин прочитал свое «сочинение» Пересветову, и тот одобрил:
