Молодой человек все это время молчал, краснел, перебирал носовой платок и собирался что-то сказать; у него шумело в ушах от прилива крови; он даже не вовсе отчетливо понимал слова генерала, но чувствовал, что вся его речь вместе делает ощущение, похожее на то, когда рукою ведешь по моржовой коже против шерсти. По окончании воззвания он сказал:
– Принимая на себя обязанность быть учителем вашего сына, я поступлю, как совесть и честь… разумеется, насколько силы мои… впрочем, я употреблю все старания, чтоб оправдать доверие ваше… вашего превосходительства.
Алексей Абрамович перебил его:
– Мое превосходительство, любезнейший, лишнего не потребует. Главное – уменье заохотить ученика, этак, шутя, понимаете? Ведь вы кончили ученье?
– Как же, я кандидат.
– Это какой-то новый чин?
– Ученая степень.
– А, позвольте, здравствуют ваши родители?
– Живы-с.
– Духовного звания?
– Отец мой уездный лекарь.
– А вы по медицинской части шли?
– По физико-математическому отделению.
– По-латынски знаете?
– Знаю-с.
– Это совершенно ненужный язык; для докторов – конечно, нельзя же при больном говорить, что завтра ноги протянет; а нам зачем? помилуйте…
Не знаем, долго ли бы продолжалась ученая беседа, если б ее не перервал Михайло Алексеевич, т. е. Миша, тринадцатилетний мальчик, здоровый, краснощекий, упитанный и загоревший; он был в куртке, из которой умел в несколько месяцев вырасти, и имел вид, общий всем дюжинным детям богатых помещиков, живущих в деревне.
– Вот твой новый учитель, – сказал отец.
Миша шаркнул ногой.
– Слушайся его, учись хорошенько; я не жалею денег – твое дело уметь пользоваться.
Учитель встал, учтиво поклонился Мише, взял его за руку и с кротким, добрым видом сказал ему, что он сделает все, что может, чтоб облегчить занятия и заохотить ученика.
– Он уже кой-чему учился, – заметил Алексей Абрамович, – у мадамы, живущей у нас; да поп учил его – он из семинаристов, наш сельский поп. Да вот, милый мой, пожалуйста, поэкзаменуйте его.
Учитель сконфузился, долго думал, что бы спросить, и, наконец, сказал:
– Скажите мне, какой предмет грамматики?
Миша посмотрел по сторонам, поковырял в носу и сказал:
– Российской грамматики?
– Все равно, вообще.
– Этому мы не учились.
– Что ж с тобой делал поп? – спросил грозно отец.
– Мы, папашенька, учили российскую грамматику до деепричастия и катехизец до таинств.
– Ну, поди, покажи классную комнату… Позвольте, как вас зовут?
– Дмитрием, – отвечал учитель, покраснев.
