Тряхнув головой, собрала волосы в хвост, переоделась и приступила к привычным обязанностям многодетной матери, опекающей не самых легких в воспитании подростков.
Погрузившись с головой в заботы, не заметила, как прошло практически пол дня и только когда настало время обеда, в голове всплыли вчерашние воспоминания и намерения относительно одного из приемышей. Так что стоя на кухне, перед плитой, я старалась сосредоточиться на том, что делала сейчас, одновременно ведя неспешную беседу с провинившимся мальчишкой.
— Азар, мне не нравится, что ты снова взялся за воровство. Это, во — первых. А во — вторых, мне не нравится, что ты продаешь мои изделия, а деньги тратишь на всякую ерунду, — мой голос звучал совершенно спокойно, даже слегка деланно, словно разговор шел на совершенно постороннюю тему и не касался чего — то серьезного.
С детьми, особенно с теми, кто вкусил прелести уличной жизни и скитания по миру, бессмысленно ругаться. Кричать — тем более. Доказывать свою правоту и настаивать на том, что он снова нарушил нормы морали и читать нравоучения?
Фыркнула про себя. Это даже не смешно. Его не пронять, он не услышит ничего, если начнешь пытаться доказать ему хоть что — то. Единственный способ донести до него свои мысли… Просто поговорить.
Чем я и пытаюсь заняться, попутно помешивая картошку с мясом в чугунной кастрюле, стоящей на плите. Магический огонь, поддерживаемый парочкой саламандр, греющих бока на качественных поленьях и крупных угольках, сохранял необходимую температуру, поэтому беспокоиться о том, что обед подгорит, смысла не было. Мешаю, скорее что бы себя в руках держать. Азар четвертый приемный ребенок у меня, и самый, пожалуй, трудный.
Впрочем, стоит признать, что никто силком этих детишек не впихивал в мой дом. Так что и винить — то особо некого.
Искоса посмотрела на приемыша. Худой как тростинка, нескладный, с милой подростковой угловатостью. Взъерошенные жесткие черные волосы, уже изрядно отросшие. Острый подбородок, упрямо сжатые губы, вздернутый нос и холодные серые глаза. Руки спрятаны в карманах штанов. На коленке дырка, рубашку успел где — то порвать. Общий диагноз — ходячая неприятность. И ведь чувствует себя виноватым, губы нет — нет, но начинают подрагивать от сдерживаемых слез.
А признаваться не станет, характер не тот. Полукровки вообще на редкость упрямы. Вдвойне, если от них отказались родители и оставили на улице умирать.
Вздохнув, вытерла руки о фартук, шикнула на высунувшую мордочку саламандру и повернулась к сыну, скрестив руки на груди:
