Мальчишка кивнул и вихрем взлетел в седло. Ветер швырнул ему в лицо хлопья снега, когда обернувшись, он увидел, что всадники уже достигли границ поселения и въезжают в ворота. Обоз продолжил свой путь.
Боль по всему телу… такая нестерпимая боль, режущая, впивающаяся острыми иглами в кожу, убивающая, ранящая, приносящая мучение и невероятное желание забыться. Я выныриваю из тепла во тьму. Открываю глаза, хотя уже не надеялась, что когда-нибудь снова сделаю это. Пытаюсь привстать, но внезапно чьи-то без труда руки удерживают меня на подушках.
— Ярослав, — шепчу я и не узнаю свой голос в этом скрипе, который только что издала потрескавшимися до крови губами.
— Лежи, — отвечают мне.
— Мой брат? — пытаюсь спросить.
— С мальчиком все в порядке, — слышу ответ, и надо мной склоняется женское лицо. Обычное, круглое, ничем не примечательное. Тронутые сединой волосы спрятаны под платком, морщинки вокруг голубых глаз. Крупный нос и толстые губы. Я вздыхаю и снова проваливаюсь во тьму.
Когда я очнулась вновь, комната, в которой я лежала, была залита ярким солнечным светом. Я повернула голову в сторону окна, прищурила глаза, резавшие от солнечного света, заливавшего комнату, потом отвернулась. От очага напротив постели тянуло теплом. Я пошевелила рукой, потом ногами, попыталась встать, и внезапная слабость охватила меня, заставив снова упасть на подушки.
— Ослабела совсем, — услышала я уже знакомый женский голос, — Шутка ли, три дня пролежать без сознания.
Я увидела, как к кровати подошла та самая женщина, лицо которой я видела, очнувшись в первый раз. Ее лицо было некрасиво, да и сложена женщина была нескладно. Слишком крупная, покатые как у мужчины плечи, большая грудь, отсутствующая талия и невероятно широкие бедра, на которых сейчас покоились массивные руки. Дорогая одежда и широкий пояс, украшенный серебряными бляхами, выдавал в ней хозяйку дома.
— Где Ярослав, — спросила я первое, что волновало меня — это мой брат.
— На кухне с Серко, позже я позову его к тебе, — женщина пристально рассматривала меня. Голубые глаза прошлись по лицу и подозрительно сощурились.
— Где я? — спрашиваю тихо. Имя Серко мне ни о чем не говорит. Мой голос все еще скрипит ржавыми нотками.
— В Хотене, — ответила женщина, — Я Ульяна, хозяйка этого дома.
— Как я здесь оказалась? — я смутно припомнила, как шла по лесу, вокруг только снег, холод и ветер и впереди — белая пустота. Ярослав уже еле переступает и отстает, падает в сугроб. Я поворачиваюсь к нему и, хотя сил уже нет даже идти, нагибаюсь и поднимаю брата на руки. Еще какое-то время я несу его на руках. Снег вокруг меня поет мне сладкие песни, обещает тепло и покой. Я оступаюсь, падаю и больше не могу подняться. Понимаю, что все это время мы кружили на одном месте. Кажется, снова вернулись к деревне, но из-за этой ужасной метели ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. В деревню нам возвращаться нельзя. Нам ясно дали понять, что никто из ее обитателей не пустит нас на свой порог. Лучше уже здесь. Замерзнуть и тихо умереть, думаю я. Ноги подкашиваются, и я медленно оседаю в сугроб. Прижимаю к себе Ярослава, пытаясь согреть его остатками своего тепла, и странная дрема охватывает меня. Сначала чувствую только холод и больше ничего. Постепенно, вместе со сном приходит долгожданное тепло… Смертельное тепло. Я понимаю это, но уже нет сил противится. Я с облегчением закрываю глаза и валюсь в снег, понимая, что больше никогда не поднимусь на ноги. Может это и к лучшему, говорит мой внутренний голос и все затихает внутри.
