– Венеция не так далеко от Дуная.
Гритти понизил голос:
– На этот раз цель турков – не Венеция.
Напрягая слух, чтобы уловить слова Гритти, произнесенные шепотом, Меммо кивнул в знак понимание. Раз Венеция не является целью похода турок, значит, они идут на венгров. Ах, если бы только можно было доверять этому ублюдку! Внезапно посол решил испытать собеседника другим способом:
– Вы говорите как сын сиятельного дожа Андреа Гритти или как драгоман Ибрагима?
Темные глаза Луиджи приобрели насмешливое выражение.
– Разве я не то и другое?
– Во имя льва святого Марка, скажите, для чего вы служите туркам?
Гритти указал на террасу, блеснув при этом изумрудом на запястье:
– Я доволен моим новым домом. И кроме того, разве вы забыли о моем интересе к Сулейману?
– Не могу вас понять.
– А я и не ожидаю этого от вашего превосходительства. – Гритти бросил взгляд на свое запястье. – Возможно, именно Сулейман принесет мир народам.
Предостережение у Мохача
Могла ли Европа жить в мире? Ведь ее терзал страх, гораздо больший, чем страх перед вторжением турок. Этот страх выдавали по ночам крики на улицах и на дорогах. Он выражался в новом запретном слове: «Бундшух»[2].
Что могло более достойно и очевидно послужить символом власти, нежели участие императора Священной Римской империи в заседаниях конклава германских князей и прелатов в цветущем городе Вормсе? Город был расположен в самом сердце Европы, в центре христианского сообщества.
Император Карл V начал заседать там ранней весной пять лет назад, слушая речи участников конклава на латинском языке, который он понимал с трудом. Император был охвачен тройным страхом, отвлекавшим его от торжественных выступлений на латинском. Во-первых, в его родном испанском королевстве еретики-мориски [3] собирались сопротивляться его решению обратить их в христианство или выселить, согласно рекомендациям кардинала Ксименса. В Арагоне, Гренаде мавританцы бродили вокруг крепостей, из которых они были изгнаны… Во-вторых, упрямый Франциск накапливает силы, чтобы напасть на империю Карла… В-третьих, здесь на заседании конклава брюзжащий коренастый монах Мартин Лютер отказался изменить свои писания, утверждая, что сделать этого нельзя, так как они записаны им по внушению Господа…
Другой оратор, некто Иероним Балбус, выступил с обращением, продиктованным его собственным страхом. Прибыв с дальних восточных границ империи, он, мадьяр, кричал:
– Кто остановил турок, рвавшихся в своем безумии в Европу? Венгры. Кто охладил переполнявшую турок ярость? Венгры. Кто предпочел навлечь на себя все силы наступающих варваров, нежели позволить им открыть путь в другие европейские страны? Венгры! – Балбус утверждал: если бы венгры не встали стеной на пути нечестивых завоевателей, христианское сообщество подверглось бы вторжению, возникла бы угроза существованию ряда германских и итальянских княжеств. И заключил:
