8. Раз уж я хотел соблазнить Хлою, правильно было побольше узнать о ней. Иначе как можно отказаться от своего истинного «я», если не известно, на какое именно «псевдо-я» его следует поменять? Это между тем вовсе не было легкой задачей, ведь чтобы понять другого, требуются часы неотступного наблюдения, когда анализ фактов приводит к тому, что тысячу слов и поступков удается в конце концов связать в единый характер. К сожалению, необходимые для этого терпение и понимание далеко превосходили возможности моего ослепленного любовью ума. Я вел себя как социальный психолог, любимый конек которого — упрощение, сведение личности к простым определениям, которому нет дела до многозначности человеческой натуры, интересующей писателя. Пока мы ели тунца, я неумело орудовал тяжеловесными вопросами, как будто мне поручили взять у нее интервью: «Что ты любишь читать?» («Джойса, Генри Джеймса, „Космополитен“, если есть время»), «Тебе нравится твоя работа?» («Все работы хороши тем, что приносят деньги, — ты не согласен?»), «В какой стране ты бы хотела жить, если бы можно было выбирать?» («Мне здесь хорошо; вообще, везде, где я могу воткнуть фен в розетку, не меняя для этого вилку»), «Что ты любишь делать в выходные?» («Ходить в кино по субботам, по воскресеньям наедаться шоколадом, а вечером впадать по этому поводу в депрессию»).
9. За этими дурацкими вопросами (с каждым следующим я, казалось, все больше удалялся от цели — узнать Хлою) стояла нетерпеливая попытка получить ответ на самый главный вопрос: «Кто ты?» (а следовательно, «Кем должен быть я?»). Но напрямую задать его означало, разумеется, обречь себя на неудачу, и чем более прямолинеен я был, тем легче объект ускользал из сетей. Пока я узнавал, какие она читает газеты и какую предпочитает музыку, мне не становилось ни на грамм яснее, кто она была, — излишнее напоминание о той поистине исключительной способности человеческого «я» ускользать от определения.
10. Хлоя избегала говорить о себе. Пожалуй, наиболее яркой чертой ее характера была своего рода скромность и самокритичность. Всякий раз, как по ходу разговора она была вынуждена затронуть эту тему, она выбирала самые резкие выражения. Ей недостаточно было просто сказать «я» или «Хлоя», она говорила «такая кошелка, как я» или «обладательница приза Офелии в конкурсе на самые здоровые нервы». Свойственная Хлое самокритичность была тем более привлекательна, что в ней отсутствовало завуалированное приглашение утверждать обратное, как у людей, которые исполнены сочувствия к себе и потому произносят: «Я такая глупая», ожидая услышать: «Ну что вы такое говорите!»
