— Аппаратура сработала? Видимость была?
— Сняли все, товарищ генерал — лейтенант. Танки видели, много танков.
— Отдыхайте, в 12.30 ко мне, обедать, а там и снимки будут готовы.
— Ну и рожи! — посмеялся Фалалеев, когда я и прихрамывающая Настя вошли к нему в хату. — Проходите, девочки. Сильно досталось?
— Холодно, очень холодно было. — и у меня, и у Насти распухли лица, несмотря на маски, которыми мы защищали лица. У меня больше, у Насти меньше. У меня же руки заняты все время. Она лицо успевала потереть.
— Кабину бы надо вам герметизировать.
— Ну, это ж только на заводе.
Я доложился о том, что видел на маршруте и передал 'воспоминания' обоих. Генерал передал бумаги адъютанту и тот унес их в разведотдел ВВС фронта. Обед был просто шикарный. Повара генерала расстарались на всю катушку. После обеда принесли расшифрованные снимки. Аппаратура сработала штатно. Я по курсу и высоте не рыскал. На этом праздник кончился, и Федор Яковлевич засобирался к начальству. Нам приказал по готовности машины перелетать обратно в Воронеж. Так что, особо и не поговорили. Подошедшего чуть позже Красовского, командующий прихватил с собой, и его самолет, в сопровождении шестерки 'Яков', пошел куда‑то на север. Мы вернулись в дежурную комнату отдыха, собрали вещи и пошли на стоянку. Настя недоумевала, что случилось.
— Нас это пока не касается.
Мы подошли к стоянке. Настя ходит с трудом и медленно. Самолет готов, оставив Настю в машине, прошел на КП и получил разрешение на перелет. Подготовил машину, и мы взлетели. Лететь недалеко. Передали 'птичку' в руки Василия Ивановича и побрели домой. Я лежал на спине, и никак не мог уснуть, на соседней кровати мирно посапывала штурман. Сегодня уже 11 апреля. Медленно, очень медленно развиваются события, можем не успеть. Глядя в тщательно выбеленный потолок дома, пытаюсь уснуть, но, что‑то тревожно на душе. Кто хлопает дверью и осторожно стучит в дверь комнаты. Встаю, накидываю гимнастерку, влезаю в галифе. Открыл дверь. Посыльный из штаба ПВО.
— Товарищ капитан, Вас вызывает капитан Байбородько.
— Сейчас буду. — закрываю дверь, и толкаю Настю.
— Подъем! Иди ужинать! И В штаб.
— Какой ужин? Не хочу ничего, у меня нога болит.
— Тогда к врачу, и получи у него освобождение от полетов.
— Опять полеты! — она открывает глаза, тянется, как кошка, и на одной ноге скачет к зеркалу, посмотреть, что у нее с лицом творится. Рожи у нас обоих разнесло знатно.
— Настя, не придуривайся, в санчасть! — приказал я, и двинулся на выход. Вместе с посыльным дошли до Хоперского. По дороге тот все интересовался, что у меня с лицом. Узнав, что я обморозилась, удивленно присвистнул. Я вошел в штаб и доложился. Майор, тоже уставился на мою морду.
