ибо ее желания программируются извне. Таким образом, ее положение в конкуренции, в «войне всех против всех», резко ухудшается. Фактически, это – ликвидация главных гражданских прав, а значит, ликвидация идеальной основы западной цивилизации. На ее месте возникает новый вид тоталитаризма, заменившего кнут гораздо более эффективным и более антигуманным инструментом – «индустрией массовой культуры», превращающей человека в программируемый робот. Как сказал немецкий философ Краус о нынешней правящей верхушке Запада, «у них – пресса, у них – биржа, а теперь у них еще и наше подсознание». Эта критическая по отношению к манипуляции позиция почти не связана с политическими взглядами, вопрос глубже.
Вернемся на родную землю и вспомним, как оценивали переход «от тоталитаризма к демократии» выразители русской культуры. Наши «левые» XIX века, увлеченные обличением крепостничества и тирании, этой проблемы, в общем, не замечали (за исключением Герцена, который ужаснулся тому, что увидел на Западе). Более проницательные и смотрящие далеко вперед сразу выразили беспокойство. Гоголь видел в цивилизации, развращающей человека «оружием сластей», антихристианскую силу. Он страдал не только от страха за судьбу России, но и при виде угрозы душе европейца. А поскольку уже было ясно, что США стали наиболее полным выразителем нового духа Запада, о них он и сказал, перефразируя Пушкина: «Что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит»[4].
Пожалуй, в русской литературе и философии именно тревога за душу человека была главным мотивом в отношении к манипуляции сознанием. Поэтому очень многие рассуждения или прямо исходят из христианского идеала, или окрашены в религиозные тона, включают христианские метафоры и аллегории. Это отметил Н.Бердяев, когда писал в 1923 г.: «Демократия – не новое начало, и не впервые входит она в мир. Но впервые в нашу эпоху вопрос о демократии становится религиозно-тревожным вопросом. Он ставится уже не в политической, а в духовной плоскости. Не о политических формах идет речь, когда испытывают религиозный ужас от поступательного хода демократии, а о чем-то более глубоком. Царство демократии не есть новая форма государственности, это особый дух».
Важно отметить: русские философы-эмигранты, считая, что в России установился режим большевистской тирании, угрозу душе человека видели именно на Западе. Именно его судьбу они считали трагической. Они предупреждали о глубоком заблуждении русских либералов-западников. Георгий Флоровский писал: «Им не приходит в голову, что можно и нужно задумываться над предельными судьбами европейской культуры… Их мнимое преклонение пред Европой лишь прикрывает их глубокое невнимание и неуважение к ее трагической судьбе».
