И еще я думаю… Если бы от рождения люди наделялись способностью воспринимать чужую боль как свою, войны бы не было. Каждому, стреляющему в чужого ребенка, казалось бы, что он убивает своего! Фашист только внешне человек, все у него вытравлено!
Тревога длилась долго, но тихо. Только гудят в воздухе наши ястребки.
3 ноября.
Приближается праздник. По старой традиции люди ждут от него хорошего.
5 ноября.
Сегодня по радио слышала передачу для молодежи — письмо Наташи Петровой редактору, где она рассказывает из-за чего разошлась с единственной, любимой подругой: та живет одним днем и, выражаясь по-сегодняшнему, «крушит вовсю», ибо считает: война все спишет. Я бы тоже с такой порвала!
Раньше я боялась умереть с голода. Сейчас нет.
7 ноября.
Сегодня праздник. Навела дома порядок. Сейчас сижу за столиком, не могу отдышаться.
Завыла сирена, и наши зенитки забили так сильно, что я боюсь за окна. Зенитки так давно уже не работали. Я подошла к окну, отогнула шторину. Луна, прожекторы, вспышки зенитного огня. Глухое урчание самолетов.
3 декабря.
За хлебом очереди на квартал. Получила хлеб в восемь часов утра, вернулась домой и почти весь съела, кусочек убрала в шкаф, но есть так хочется.
5 декабря.
Все дни беспрерывно обстрелы. Как-то странно. Один выстрел в 15—20 минут и не в одно место. Обстрел кончился и сразу сигнал воздушной тревоги. С больной ногой еле добралась домой.
7 декабря.
Попала под обстрел, осколки сыпались как град. И как во время вчерашнего обстрела, который застал меня на площади Нахимова, я стояла в подъезде и дрожала. Не знаю, что со мной творится, не нахожу себе места. Бывают моменты — просто не знаю, что бы с собой сделала.
10 декабря.
Слабость, кружится голова, лицо опухает, становится землисто-серым. Сейчас ужасный обстрел. Бьют немецкие дальнобойные, дом беспрестанно дрожит.
15 декабря.
По дороге с работы долго глядела на Ленинград.
22 декабря.
Понемногу живу. Опухли руки и ноги. Сегодня встретилась одна наша рабочая. Я ее совсем не знаю. Она меня откуда-то знает. Вдруг подает мне свою пайку. Я расплакалась, но, конечно, взять не могла. Это ее великодушие я никогда не забуду!»
Настольная лампа на моем самодельном столе замигала и, коротко вспыхнув, погасла.
Обычно со света ничего не видишь перед собой, а тут из темно-синей ночи выступили громадные тени давно живущих на белом свете тополей и берез. Они, как и я, не собирались умирать, а девушка, тетрадь которой лежала передо мной, не дожила до восемнадцати лет. Деревья, если им не мешать, живут много дольше людей. Меня это всегда удивляло, и я позавидовал березам и тополям.
