– Переворот в искусстве…
– Конец мертвому формализму балета…
– Мисс Дункан – это Шлиман античной хореографии…
– Гармонично развитое тело славит себя… Это призыв к свободе, к природе, к естественности, – включилась в обмен репликами и Ольга Леонардовна.
После антракта под музыку прелюда танцовщица изображала амазонку, охваченную восторгом битвы. Она, изгибаясь, натягивала гипотетический лук, отбивалась от врагов гипотетическим щитом, ликующе гарцевала, празднуя победу. Потом последовала буколическая сценка: девушка, похожая на весну, играла в мяч…
– Все, с меня довольно. – Ольга подавила легкий зевок, прикрыв рот веером из черного гипюра с малиновым узором. – Нам пора.
Она поднялась и вышла из ложи. Самсон с сожалением бросил взгляд на сцену, где на фоне голубого занавеса под музыку Шопена металась чародейка в легком хитоне, и покорно поплелся за своей спутницей.
На улице, у театрального подъезда, Ольга резко повернулась к Самсону. Темные лукавые глаза ее блеснули у самого его лица, – если бы не Ольгина шляпа с широкими полями, они наверняка бы столкнулись лбами. Оба весело рассмеялись, и юный провинциал ощутил, что неловкость покидает его. Морозный, крещенский воздух вливался в легкие. Веселые огоньки электрических фонарей отгоняли январский мрак. Впереди их ждал банкет, шампанское, яства – жизнь казалась прекрасной.
К парочке подкатил расторопный извозчик. Самсон отметил про себя, что экипаж принадлежит двору Макаровых. Бережно поддерживая спутницу под локоток, он помог ей подняться в сани. Чуть помедлив, последовал за ней и, уже усевшись, шепнул нерешительно:
– Едем в «Медведь»? Где это?
– Извозчик знает где, – поощрила своего спутника Ольга.
Самсон едва приоткрыл рот, чтобы крикнуть заветные слова кучеру, как увидел, что сверху, в свете фонаря, падает что-то темное. Раздался глухой звук, лошадь дернулась, заржала – и возница, выронив из рук вожжи, скатился с козел. Оставшиеся без управления сани понеслись черт знает куда. Ольга схватилась обеими руками за Самсона, тот, в свою очередь, непроизвольно обнял ее за талию и кричал: «Стой! Стой! », надеясь, что лошадь его послушается. Но обезумевшее животное мчалось, не разбирая дороги, и на одном из поворотов сани, зацепившись полозьями за край обледенелого тротуара, накренились. Седоков выбросило прямо в снежный рыхлый сугроб, принявший их как перина. Они поднялись, отряхиваясь и ища глазами исчезнувшую повозку. Происшествие завершилось благополучно – оба отделались лишь испугом и помятыми перьями на шляпе госпожи Май.
