Посреди двора на одном конце сломанной скамейки сидела угрюмая девочка примерно Тимкиных лет и смотрела в землю.
– Милая, где тут улица Стачек? – обреченно спросила Маша.
Девочка не шелохнулась. Зато из окна на первом этаже высунулась голова в бигудях и неприязненно каркнула:
– Эй, фрау! Че надо?
Маша подошла поближе и стала стоически объяснять про наследство. Голова, что-то непрерывно жевавшая, глядела всё насмешливей.
– Ты только послушай, что за виртуозы выписывает! – хохотнула она в глубину барака. – Ни бельмеса не понимаю! Какого-то Кирил Михалыча приплела! Это кто хоть?
Недобрый человек Кадык тяжело облокотился на круп кассирши Люськи, нехотя выглянул во двор и увидел незнакомую тощую девку с мальчишкой. Переведя взгляд вниз, он опознал свое утреннее видение и криво ухмыльнулся:
– Деда Домкрата родственнички пожаловали. Больше-то пока никто не помер, – Кадык размахнулся и отвесил Люське увесистый шлепок, будто хотел катапультировать ее за окно. – Че гляделки разворотила, дура? Проводи гостей!
Маша испуганно заперлась на хлипкую защелку и огляделась. В комнате старика Панкратова не осталось ничего, кроме матраса с подозрительными желтыми разводами и гнилой луковицы в банке на подоконнике. Даже выцветший календарь с «Незнакомкой» Крамского вчера унесла к себе хозяйственная жена Лаптева, обширная почтальонша Галина. Только светлый прямоугольник с четырьмя ржавыми следами кнопок остался на обоях.
– Что же делать? – прошептала Маша, радуясь, что Тимка увлекся ковырянием трещины в стене и не видит ее малодушных слез.
Тут дверь сотряслась, и задвижка отлетела на середину комнаты. Маша схватилась за сына.
– Ну? Так и будете сидеть голодные? – воинственно спросила Галина, загородившая собой весь дверной проем. – Марш на кухню!
Маша не посмела ослушаться, хотя есть ей совсем не хотелось. За столом, покрытым изрезанной клеенкой, сидел бывший рабочий Лаптев и увлеченно уплетал нечто из большой кастрюли с цветочком.
– Навалился, боров! – прикрикнула на него почтальонша. – Парнишке-то хоть оставь, вона какой малохольный.
– Вкуснотища! – подмигнул Лаптев, вываливая на тарелку перед Тимкой дымящуюся массу. – Ум отъешь!
– Что это? – подозрительно спросила Маша.
– Мозги! – облизнулся бывший рабочий.
Бедного Тимку долго рвало в туалете. Маша держала его над черной дырой унитаза и плакала, уже не скрываясь. Потом он заснул у нее на руках, на полпути к комнате старика Панкратова.
– Какие мы нежные! – фыркнула Галина, ждавшая их на матрасе. – Я вам тут белье застелила.
